На станции ремонта кораблей царил поздний вечер. На первый взгляд, единственными источниками движения были ходуны, массивные шагающие роботы, занимающиеся полуавтоматической уборкой и проверками безопасности и похожие на оторванные журавлиные лапы.

Однако, по коридорам медленно двигалась ещё одна фигура. Древнейший, или Джонатан Веспер, как он был известен в записях отдела кадров (и нигде больше), выполнял свой последний обход. Сегодня был последний день его карьеры; завтра он уходит на пенсию.

Это был худощавый седой человек с длинной бородой и спокойными манерами. Его речь всегда была размеренной, а его действия проистекали из глубокой уверенности в себе и своём месте в мире. Он был скрупулёзен вплоть до одержимости, когда дело доходило до чистоты и порядка; его девизом была простота, и, хотя он был хорошим наставником, он также и разочаровывал своей приверженностью старым теориям и неспособностью принять иные точки зрения. Именно эта склонность к поучениям вкупе со старческим мировоззрением и принесли ему его кличку.

Предметом для гордости и радости была его Выставка Крыльев — ряд корабельных запчастей, в большинстве своём плоских или как-либо похожих на крыло, выставленных на постоянное обозрение на станции. Они были установлены в ряд, тянувшийся через основной отсек станции, и разнились в размере от роста невысокого человека до высоты двухэтажного дома. Он чистил их каждую неделю, бесперебойно, в одиночестве проходя по тёмным залам.

В былые времена эти части использовались для обучения, как справочным материал для новичков и как корпуса для тестирования новых модулей. Каждая часть удерживалась в раме, состоящей из пары массивных зажимов на полу и троса, натянутого между частью и ближайшей стеной. Если кто-то хотел достать часть для осмотра или экспериментов, они подгоняли ходуна и зажимали её в его лапах. Потом кто-нибудь нажимал кнопку на старинной, огромной контрольной панели, зажимы ослабевали, трос отсоединялся от стены и ходун мог нести запчасть туда, где она была нужна.

Те времена подходили к концу, и части скоро должны были быть убраны. Они принадлежали тому уходящему веку, когда в механике царил практический подход, а сейчас все ценили лишь симуляции, превосходившие человека в точности, но проигрывающие ему в чувстве конструкции. Когда Древнейший уйдёт, Выставка уйдёт с ним.

Он не возражал. Люди думали, что он привязан к Выставке, и было несколько робких попыток со стороны старших членов команды закрепить её статус как музейной экспозиции навечно, но он уговорил их не делать этого.

Он никогда не говорил никому, но тем, к чему он действительно был привязан, была завершённость. Конец урока; складывание инструментов в коробку; окончание сборки модуля; момент, когда отработавшая своё запчасть разбирается на лом, — всё это давало ему больше удовлетворения, чем какие-то неопределённые памятники. Его наибольшей радостью в ненаписанной поэме жизни было ставить точку в конце строки, одно движение пера, завершающее сложный узор. Выставка была кульминацией лет, прожитых в труде и работе, не просто памятником его долгожительству, но напоминанием, с чего он начал и через что прошёл. Не только торжество, но и предупреждение. Мысль о том, что она может пребывать здесь вечно, откровенно расстраивала его.

Все уже ушли из ангара, но он ещё оставался тут, собирая свои вещи и готовясь к завтрашнему грустному празднованию. Иногда ему казалось, что он слышит, как вдали что-то поскрипывает, но он списал это на свой старческий слух и ходунов.

Как и многие механики, Древнейший держал в своём ящике множество небольших деталей, как для справок в будущем, так и для памяти о прошлом. Многие из этих деталей были достаточно тяжелы, чтобы стоять на одном из концов. Когда он потянул самую большую секцию ящика, он услышал стук, и увидел нечто странное: кто-то аккуратно расставил всё внутри наподобие домино. Детали стояли в ряд в шатком равновесии, и, как только он открыл ящик, они попадали друг на друга.

В ящике не было ничего больше — ни записки, ни постороннего предмета, ничего, что бы ответило на вопрос “кто?” или “зачем?”.

Древнейший закрыл ящик, аккуратно сложил остаток своих вещей и осмотрелся. Поблизости не было никого.

Ему снова послышался скрип. Он не мог сказать наверняка, но почувствовал, что звук шёл примерно со стороны Выставки.

Люди часто считали его простаком, он знал это, и не мог не согласиться. Но его простота была заработана годами хороших и плохих переживаний. Он не был настолько туп, чтобы не понимать сложность — наоборот, он был умён и проницателен достаточно, чтобы упрощать её. В итоге, он знал, что имеет значение, а что маловажно, и жил соответственно. Также он знал, как функционируют люди, и как далеко они могут зайти, чтобы сделать что-то злое.

Не все соглашались с его мировоззрением или с его авторитетом. Были и стычки, в основном с некоторыми младшими работниками. В последнее время эти стычки участились и стали более едкими; было вполне очевидно, что определённые личности начали возмущаться его ролью в коллективе. Однако, поскольку они были слишком молоды и незрелы, чтобы открыто встать против него, они атаковали не напрямую, как стая маленьких псов, кусающих пятки большой добыче. Они делали ехидные замечания. Они смеялись. Они оставляли мусор у его стола и разбрасывали его вещи, пока его не было рядом. Один из них, Зиан, вёл себя особенно воинственно, и теперь, когда Древнейший думал об этом, он осознал, что Зиан весьма много трепался о дне его ухода на пенсию и о том, каким знаменательным событием это будет.

Чего Зиан и остальные, по-видимому, не осознавали, так это того, что он тоже когда-то был молодым.

Теперь он был уверен, что скрежет, который он слышал раньше, происходил от креплений, удерживавших Выставку.

Что ж, у молодёжи было не отнять одного: они знали своё оборудование. Так любимые ими бесконечные симуляции могли быть использованы для расчёта, с ничтожно малой погрешностью, усилия, необходимого для поломки предмета. Например, если пробраться в ремонтную мастерскую и одолжить одну из автоматических пил Стрейкера — этих пил высшего класса точности с тонкими, как бумага, лезвиями — можно было бы, задав правильные параметры, сделать в металле надрез, обеспечивающий поломку предмета в определённое время и при определённом приложенном усилии.

Например, если известно, что в определённое время, ночью, старое крыло корабля будет испытывать давление старой, сморщенной руки, очищающей его в последний раз, можно подпилить его крепления ровно настолько, чтобы оно обрушилось при касании.

Теперь, когда он сконцентрировался насколько мог, Древнейший слышал тихие, тихие поскрипывания и от остальных креплений.

Падающие костяшки домино.

Он ухмыльнулся.

Как можно менее подозрительно он оглядел потолок. В каждом углу, как и положено, были установлены камеры наблюдения. Некоторые из них имели широкофокусные объективы, покрывающие целые секции мастерской, в то время как остальные фокусировались на разных типах движения. Как и положено, пара камер смотрела прямо на него, но, случись в поле зрения движение меньшего обьекта, камеры должны последовать за ним.

Он взял гаечный ключ в руку и пошёл. Через несколько шагов он притворно споткнулся и выронил ключ, отправив его в полёт перед собой. Большинство мелких чувствительных к движению камер немедленно повернулись в сторону ключа, но он заметил две, которые по-прежнему смотрели на него. Кто-то наблюдал.

Древнейший подобрал ключ и быстро вышел из мастерской. Он направился в секцию вооружений, где также складировали неиспользуемый инструмент. Ранее он заметил, что кто-то оставил там банку со смазкой для брони — похожей на дёготь жидкостью, необходимой для установки и тестирования помп модулей усовершенствования. Добравшись до нужного шкафа, он снова притворно споткнулся, схватившись за полку шкафа как бы для удержания равновесия. Вставая, он сунул небольшую баночку со смазкой в карман, затем демонстративно и шатко положил ключ в кучу ненужного инструмента. Он был уверен, что его зрители как следует посмеялись над старым шатающимся дураком.

Они могут смеяться как хотят. Если у него не будет его простоты, он хотя бы обеспечит себе завершённость.

Он направился к столу Зиана, который, без сомнения, был организатором всего этого. Тот, кроме своей самоуверенности, напыщенности и невежливости, был также тем ещё коллекционером безделушек. Его рабочий стол был его гордостью, украшенный тучей разнообразных сертификатов, предметами коллекционирования и искусства и прочими разнообразными редкими и эмоционально дорогими штуковинами. Большинство из них были прочно прикреплены к столу каким-либо способом; их владелец был настолько параноидален, что считал каждого потенциальным похитителем своих сокровищ.

Древнейший и не собирался ничего красть. Если что, он всего лишь хотел убраться на рабочем месте этого человека... Они считают его глупым стариком — что ж, он исполнит свою роль до конца.

Он сунул руку в карман и открыл банку со смазкой. Повернувшись так, чтобы камеры не могли видеть его действий, он уронил её на пол. Раздался стук, и он немедленно сказал: “Что это?”. Оглянувшись по сторонам (давая жидкости время вытечь), он наконец взглянул вниз и громко сказал:

— О Боже, да тут лужа смазки под столом! Лучше бы мне вытереть её.

Он встал на колени, несколько секунд посмотрел на лужу, затем снова встал и так же громко добавил:

— Похоже, мне не достать её под столом. Придётся его двигать, лужа сама себя не вытрет.

Он побрёл назад в ремонтную мастерскую, к секции ходунов. Одним из его былых достижений было десятилетие, проведённое в металлическом седле, и он старался не отставать от прогресса в технологии роботов-шагоходов. Он влез в ходуна, завёл его и вернулся к рабочим столам. Это помещение было отделено от основного ангара передвижной перегородкой, слишком тяжёлой для одного человека — но для робота было просто поднять её и оставить в сторону. Он потянулся внутрь, подобрал стол Зиана и вынес его из помещения. Однако, он не поставил его на пол — вместо этого он прошёл до последнего, самого большого корабельного крыла в Выставке, и поставил стол рядом с ним.

Как было выяснено поколениями проспавших, расстояние между жилыми каютами и мастерской предательски велико. Даже бегом его невозможно преодолеть менее чем за десять минут. В особенности если вы, к примеру, отдыхали дома, ели закуски, пили пиво и смеялись над старым простаком, шаркающим по мастерской.

Древнейший отвёл ходуна назад на его стоянку, выключил его и слез. Затем он громко заявил:

— Прежде самое важное. Мне лучше бы позаботиться о моей старой коллекции крыльев, перед тем как вытереть ту лужу, а не то ведь забуду со старости.

Он вышел к буфету, с превеликим удовлетворением заметив, что некоторые из креплений в ряду крыльев определённо скрипят. Что ж, они прекрасно подобрали время.

Когда он добрался до самой первой из запчастей, небольшого крыла в буфете, он огляделся в последний раз. Он заметил, что одна из чувствительных к движению камер теперь вертелась туда-сюда, фокусируясь то на столе, то на нём, то на столе, то на нём, всё более отчаянными движениями.

Он достал из кармана тряпку и начал стирать пыль с корабельной части. При этом он немного налёг на крыло.

Раздался треск.

Древнейший подумал о завершённости, о последнем росчерке пера.

Он налёг чуть сильнее, и с воем ломающегося металла крыло опрокинулось. Оно упало на следующую часть, крепления которой также отказали под ударом в несколько тонн, и она рухнула на следующую, и так пока весь ряд не повалился, как чудовищное домино. Древнейший слышал бренчание рвущихся поддерживающих тросов, а затем — финальный разрушающий удар, раздавшийся, когда десятитонный кусок корабля полностью разнёс драгоценный деревянный стол вместе со всем, что на нём было. А ещё он мог поклясться, что слышит вдали едва различимый, медленно приближающийся вопль.

Он закрыл глаза и улыбнулся.