Два заслуженных государственных деятеля, чиновники правительства Minmatar, шли к морю. Переговоры, со всей их секретностью, были трудными, и они решили устроить перерыв. В это время года на Матаре была приятная, теплая погода и мужчины пользовались ей, выбираясь на свежий воздух при первой возможности. Кроме того, это был удобный случай пообщаться с народом или, по крайней мере, получить представление о его жизни.

Особенно их интересовала работа человека по имени Elbrand Toduin. Эльбранд, вроде бы, работал на пляже и создавал чудесные песочные замки, сложные сооружения, в которых сочетались выразительность и функциональность. По крайней мере, так об этом рассказывали стажеры. В результате двое мужчин, Sadrede Svarg и Aduner Hulmkelat, решили продлить обеденный перерыв и нанести Эльбранду визит.

Их департамент находился рядом с морем, пляж был в нескольких минутах ходьбы. Там располагался один из торговых районов города. Дорога шла параллельно береговой линии, с одного края усеянная магазинами всех видов, с другого — лежал широкий, ухоженный тротуар, на котором то тут, то там стояли палатки с напитками и закуской. За тротуаром был пляж и океан.

Тротуар располагался выше уровня пляжа. Через равные промежутки времени встречались ответвления, бетонные пирсы форме буквы «Т», разделявшие на пляж и ведущие прямо в океан. Эти причалы были оснащены лестницами, ведущими вниз, к пляжу, и швартовочное оборудование для лодок, которые могли там причалить.

Людей было не так много — в конце концов, это был рабочий день, но солнце клонилось к закату, морской бриз навевал приятную прохладу и несколько человек все-таки гуляли по тротуару. Среди них были подростки, одетые в модные национальные одеяния; некоторые из них щеголяли даже племенными татуировками — Адунир надеялся, что фальшивыми.

Два чиновника заметили небольшую толпу, собравшуюся у одной из веток, ведущих к морю и направились туда.

Толпа стояла в той части дорожки, где пляж превращался в мелководье. Люди смотрели вниз, перегибаясь через перила. Сэдрид не мог подобраться достаточно близко, но Адунир, будучи более гибким, проложил себе путь в толпе и смотрел поверх ограждения.

Далеко внизу стоял Эльбранд, маленькая фигурка посреди огромных конструкций из песка. И как только взгляд Адунира остановился на нем, сердце его сжалось. Казалось невозможным, что этот крошечный человечек смог создать таких огромных чудовищ, но это было именно так.

Первым был гигант неописуемой сложности, его тело представляло собой композицию из фигур известных людей Минматара, символов и даже лозунгов. Ноги были Khuumak’ом, с коленными суставами, вылеплены в виде голов двух людей, которые стояли на стороне Drupar’а, когда он наносил свой роковой удар; в то время как собственное лицо Друпара виднелось в середине туловища фигуры. Другие лица были разбросаны в разных местах, словно они всплывали из глубин океана. Руки фигуры украшали тату, некоторые из которых, как с тревогой отметил Адунир, были лозунгами войны и ненависти; многие из них объединялись в одну загадочную фигуру. И насколько Адунир мог видеть, все еще не было главной темы, центральной идеи этого сооружения. Все, что он мог понять, было безнадежно разрозненной смесью гнева, потоком разочарования, который не оставит ничего ценного в умах поклонников. Он покачал головой. Умеренность тут, кстати, не помешала бы. Слабым утешением было то, что чудовищную конструкцию смоет во время прилива, ибо ничто не помешает его создателю воссоздавать ее снова и снова; цикл рождения чего-то лучшего, оставленного затем остывать в могиле.

Второй объект был гораздо изящнее, хотя это нервировало Адунира. Это был морской змей; его массивная голова бросала вызов гравитации, вырастая из песка; гибкое тело в задней части изгибалось полумесяцем, что подразумевало не столько плавание, сколько подвижность. Адунир терпеть не мог змей, и он сразу же возненавидел эту тварь. Его поверхность блестела от какого-то связующего вещества — не для сохранности великана, а для того, чтобы добавить еще одну змеиную деталь к его облику.

На щеке существа были небольшие выбоины, возможно, оставшиеся от стремянки Эльбранда, до того, как скульптура была покрыта мастикой. Голова змея была отлита очень подробно; это проявлялось не только в рядах изношенных зубов, виднеющихся в открытой пасти и в венах глаз под нахмуренными, придававшими ему сердитый вид бровями; фигура одновременно излучала и неподвижность, и действие. Казалось, змей замер перед атакой, и в то же время выглядел так, как будто всего лишь путешествовал по морям, занятый своими собственными делами. В нем чувствовался потенциал, мощь.

А потом был пожар. Эльбранд поместил в ноздри змея горючее вещество и поджег, полились струи пламени и сероватого дыма. Странно, но Адунир почувствовал, что они сделали змея и более, и менее угрожающим. Они подчеркнули его природу, опасность, при этом сделав его более реальным. Чем больше эта песчаная скульптура походила на морского змея, тем больше Адунир понимал, что это был всего лишь песок. Тем не менее, она озадачивала. Чувствовалось, что змей настолько реален, особенно притом, что был явной подделкой, что может быть всем, чем угодно, но все же чем-то настоящим.

Адунир испытал такое отвращение, что собрался уйти, даже не глядя на третью скульптуру, но в этот момент Сэдрид, наконец, вышел из толпы и занял место за ограждением, рядом с Адуниром. Адунир увидел, как лицо его собеседника окаменело, когда тот увидел скульптуры.

— Это... несчастный — произнес Сэдрид.

Адунир кивнул. Его поразило чувство, что увиденное сегодня им придется позже серьезно обсудить; поэтому он нашел в себе силы обернуться и посмотреть на третью скульптуру

На первый взгляд, она была практически безмятежной, особенно по сравнению с другими; большая конструкция почти монолитной формы, похожая на дворец каменного века. Строительные блоки напоминали куски каменных глыб, как формой, так и поверхностью. Каждый из них отличался своим рельефом, словно работала бригада каменотесов, и даже раствор вокруг них был покрыт линиями и ребрами. Половина была скрыта кучей мастерков, лежащих рядом.

Адуниру скульптура сначала показалась приятным сюрпризом, до тех пор, пока его взор не переместился к основанию здания, где обнаружились кое-какие аномалии. Перед зданием стояла песчаная фигурка мальчика минматарца, прислонившаяся к нему. Брюки мальчика были спущены до щиколоток. Его лицо, даже с такого расстояния, определенно выражало крайнюю радость, и не удивительно: перед ним располагался глава амаррцев, выглядевший так, словно был закопан в песок по шею; постоянный поток воды бил фонтаном из животика мальчика, изгибаясь в воздухе и ударяя амаррца прямо по верхушке лысой, шишковатой головы. Адунир заметил, что несколько больших ведер воды стояли на песке скульптуры и заподозрил, что если бы он увидел здание со спины, обнаружились бы несколько хитроумных акведуков, с ведрами и пластиковыми трубами. Он почувствовал, что скульптура его очень разочаровала. Не угроза ощущалась, а просто грусть: творение, которое на первый взгляд выглядело многообещающим, сгодилось только в качестве фасада, оказавшись всего лишь недолгим развлечением.

Людям, конечно, все это нравилось, и они бросали монеты на одеяло, лежащее на песке.

Как один, Адунир и Сэдрид развернулись и вышли из толпы к центру пирса. Адуниру хотелось что-то кому-то сказать, но было некому. Сэдрид хранил гробовое молчание и Адунир по опыту знал, что ему нужен только повод, чтобы взорваться.

До того, как Адунир смог что-то сделать, Сэдрид ринулся к ближайшему танцору. У минматар была традиция физической выразительности, начиная от тонкого, символического парения подготовленных танцоров и кончая грубыми, даже жестокими танцами воинских племен. Этот, зарабатывающий выступлением на скользящем мате, демонстрировал разновидность Ruhste, старого и очень активного искусства танца, в котором чаще всего использовалось вращение в воздухе. Он был запрещен в период оккупации амарр из-за опасений, что может использоваться как инструмент для обучения бойцов, но теперь разрешался в качестве спорта, хотя правительство и отказалось категорически давать ему любые гранты или официальную поддержку.

Танцор замедлился, когда Сэдрид подошел к нему, но не остановился. Пот лил с него на татами, и было удивительно, как он хотя бы держал равновесие, не говоря уже об исполнении своих трюков. Адунир издали заметил, что мат был украшен теми же племенными символами, что и первая песчаная статуя. Здесь композиция тоже складывала все символы в один рисунок.

Сначала они говорили вполголоса, так что Адунир не слышал, о чем именно. Но к тому времени как он догнал Сэдрида, его коллега уже кричал.

— Все эти демонстрации ничего не значат и только раздражают людей! — напирал Сэдрид на танцора. — Вы не делаете ничего, чтобы помочь нашему делу, и уж конечно, не обеспечите безопасность нашего народа!

Танцор, остававшийся совершенно спокойным, рассмеялся ему в лицо: — А ты?

Сэдрид молчал. Танцор вернулся к своему искусству, его гибкое тело вращалось в гармонии с каким-то внутренним ритмом, набирая темп, пока он не вскочил с земли, колотя в воздухе руками и ногами, словно взлетающий дракон.

Адуниру показалось, что встреть они этого человека без свидетелей, обмен мнениями мог пройти иначе. Существовало несколько слоев в действиях танцора. Расти был искусством, но это был тот случай, когда насилие рассматривалось с точки зрения эстетики. Зритель увидит спектакль, который напоминает бой, и если бы он внимательно посмотрел, то увидел бы, что основной фундамент был, по сути, еще эстетичней: искусство представления насилия, представляющего себя как искусство. Но Адунир подозревал, что был еще один слой представления. Если человек тренирован до такой степени, что его действия, представленные в качестве макета насилия, превращаются в искусство, то такой человек вполне обладает способностями к реальному насилию, а также возможностью представить его таким образом, что случайный наблюдатель будет видеть только верхний слой и ничего более. Есть ли лучший способ скрыть свою смертоносность, чем показать ее миру и тем самым заставить мир думать, что вы просто притворяетесь?

Его мысль не пошла дальше. Сэдрид, все еще слишком озлобленный беседой, топал прочь, и Адунир последовал за ним..

И неизвестно, что могло бы случиться, не встреть они малыша с Хромиками (ChromIts).

Хромики были популярной детской игрушкой в минматар. В коробке было двадцать маленьких серебристых магнитных шариков, с аксессуарами, включавшими крошечную док-станцию в виде двойной точилки для карандашей, а также небольшой автономный проектор, светящий ультрафиолетом. Когда пара шаров на минуту размещались в доке, они немного разогревались. Затем, если вы соедините два шарика вместе, а затем осторожно отведете их друг от друга, между ними натянется тонкая паутинка, которая выдавливается из крошечных отверстий на их поверхности. Нить останется твердой, ее можно вытянуть почти до бесконечности. Она превратится в крепкий стержень после облучения ультрафиолетовыми лучами, в результате чего получится крошечная булава.

Существовало два вида структур, которые можно было создать из Хромиков — горячие и холодные. Горячие строились как каркас, последовательным добавлением шаров в структуру. Строить холодные было гораздо труднее, там создавалось несколько «гантелек», а затем использовались магнитные свойства шариков, удерживающие их вместе. Магнетизм означал, что каркасы даже среднего размера должны были быть выровнены со всех сторон, так как магниты были очень слабыми. Достаточно было легкого перекоса, чтобы шарики соскользнули друг с друга и вся конструкция обрушилась.

Нередко дети обладали тысячами маленьких Хромиков, особенно в семьях инженеров; создание новых конструкций и изделий из них было популярным хобби. Холодные схемы были гораздо более структурированным и сложными, за что и ценились; в то время как горячие, освобожденные от обычных правил физики и строительной технологии, как правило, обладали большими артистизмом и оригинальностью.

И в углу пристани двое мужчин увидели антитезу Дионисийского танцора, оставшегося позади: ребенка, которому было не больше, чем шесть или семь лет, сидящего с кучей Хромиков и создающего холодную схему. Она выглядела замечательно, и была похожа на Тайфун.

Сэдрид, разумеется, поспел туда первым.

— Это удивительно! Как тебя зовут?

— Брайлд, — ответил ребенок.

— И ты все это сделал сам? — спросил Сэдрид.

— Да.

— Можно мне посмотреть?

Ребенок молча протянул ему структуру.

Сэдрид осмотрел ее с должным почтением. — Это очень хорошо,- сказал он. — Твои родители должны гордиться тобой! Ты часто делаешь космические корабли?

— Это не космический корабль,- сказал Брайлд.

— Правда? — вмешался Адунир — Одурачил меня! А что же это такое?

Ребенок посмотрел на него; видимо, решил, что он заслуживает доверия. — Это каркас остова.

Их пустые взгляды побудили малыша продолжить, — Мой папа инженер. И он всегда говорит, что самые большие проблемы со сломанными большими кораблями — их очень сложно навозить.

— Перевозить, — поправил Сэдрид, но Адунир шикнул на него.

— Он говорит, что иногда их нужно буксировать в невесомости. Но если они повреждены, то нет никакого способа сделать это, потому что они разваливаются. Таким образом он пытается разработать эти каркасы, как внешние скелеты за пределами корабля. Папа говорит, что можно разместить их так, чтобы остов не рассыпался на куски, когда он перемещается. И я пытаюсь помочь ему. А папа говорит, что сборки должны быть сделаны из чего-то вроде Хромиков, потому что папа говорит, что фокус в том, чтобы использовать как можно меньше материала и просто поместить его в нужные места на корабле, чтобы он держался целым.

— Ты создал холодную модель нового типа для ремонта рамы в невесомости,- сказал в изумлении Адунир. — Как долго ты это делаешь? Сколько тебе лет?

— Две недели. Семь. Мой папа говорит, что я умный.

— Я скажу то же самое. Я не знаю ни одного семилетнего мальчика, который мог бы делать что-то две недели подряд, не говоря уже о зданиях и сооружениях.

Мальчик улыбнулся и протянул руку за моделью.

Сэдрид вернул ее с улыбкой. Он сказал Адуниру: — Смотри, это то, что должно быть. Ни войны, ни угрозы, просто вдумчивая, мирная работа. Это то, что мы должны делать. Еще есть надежда.

Адунир кивнул. Что-то беспокоило его, но он никак не мог определить, что именно. — А песочный скульптор? — спросил он.

Сэдрид выразительно махнул рукой на океан: — Его скульптуры смоет приливом, как и все эти тревоги. Все, что нужно сделать, это подождать.

-Брайлд, можно я посмотрю каркас еще раз, пожалуйста? — спросил Адунир. Ребенок позволил.

Адунир подробно осмотрел модель. — Я не испорчу, обещаю, — сказал он. — Но... взгляни, эти соединения здесь. И здесь, и здесь. Как они держатся? Я не знал, что холодные соединения могут работать таким образом.

Улыбка ребенка немного погасла. Он ничего не сказал.

Адунир аккуратно развел одно из соединений, и увидел, что что-то держит детали вместе, липкая паутина, провисшая на ветру.

— Это горячее соединение — сказал Адунир. — И ты смешал его с клеем.

— О, это не имеет значения — ответил Сэдрид, широко улыбаясь. — Все равно, отличная деталь.

— Хм. Да, я полагаю, что так — произнес Адунир.

Сэдрид похлопал его по плечу, слегка тяжеловато, на его взгляд — Перестань! Ребенку семь лет. Даже если его работа не идеальна, он позволил нам сделать несколько полезных выводов.

— Должны ли мы? — сказал Адунир, но он знал, что это несправедливо — Не бери в голову. Держи, Брайлд! Ты проделал замечательную работу — Он передал каркас малышу, который сел и снова начал мастерить. Это была всего лишь детская игрушка, но, тем не менее, Адунир чувствовал сильное разочарование, и в свою очередь, уныние от разочарований. Он устал и от иллюзий, и от того, что они скрывали за собой.

— Выше голову — сказал он. Сэдрид кивнул, и они отправились к правительственным зданиям. Пришло время возобновить переговоры, и ни Karin Midular, ни послы, которые тайно прилетели к нему, не станут долго терпеть опоздание.

Танцор спокойно смотрел им вслед со своего татами.

Перевод © Ribnadzor