Как я считаю, типом поведения, который представляет наибольший потенциал для научных исследований, является тот тип, который проявляется в заточении.

Исследований в этой области было проведено недостаточно, и те, кто занимаются этим, делают это за мрачной завесой предрассудков и подозрений, страдая от печальной нехватки поддержки со стороны общественности. Мы вынуждены заниматься всем этим самостоятельно — абсолютно всем — скрываясь подобно преступникам.

Из-за совершенно абсурдных предубеждений — должен добавить — поддерживаемых особями, почти полностью состоящими из неисследованных привычек и чеканных мыслей, особями, чей взгляд на мир был задан с детства, без свободного места для чего-то нового или удивительного, и для которых предположение, что может существовать что-то стОящее из находящегося на грани, столь омерзительно, как анафема для трепещущей сути их моральной составляющей.

В то время как большинство людей — включая даже некоторых ученых — верят, что определенные поведенческие шаблоны не могут быть насильно разрушены, я придерживаюсь той точки зрения, что мы просто не разработали верной методологии. Всё что угодно, в конечном счете, может быть поставлено под удар; отброшено; искоренено. Но пожизненные привычки закрепляются глубоко, а развитие всеохватывающего методологического комплекса, который сможет наглядно разрушить даже самые твердые из этих окаменелостей, к сожалению, вне моих возможностей. Я все еще бьюсь с задачей; работаю над границами, пытаюсь найти путь внутрь.

Вспышка вымирания — это не вымирание вида, несмотря на то, что это может быть удивительно для инженера. Это связано с более яркими проявлениями заученного поведения, когда это поведение встречается с враждебными условиями, не испытывавшимися никогда прежде, а также с реакциями, в дальнейшем демонстрируемыми испытуемым организмом. В большинстве случаев эти новые условия постепенно изменяют и уничтожают поведенческий шаблон, но вы удивитесь, насколько отчаянно некоторые животные будут поддерживать свои старые привычки до того, как позволят им одной за другой умереть навсегда.

Это, если быть честным, хорошая штука для эволюции. У меня нет времени на виды, которые сдаются при первой же случившейся неудаче, или боли, или недостатке вознаграждений.

Некоторые виды, конечно, немедленно сдадутся. Но другие будут упорно продолжать следуя тому же шаблону, даже когда он не будет приносить вознаграждения, или даже — должен сказать — когда ситуация может потребовать избавления от привычки. Они не могут быть больше в безопасности. Это может быть недостаток продуктов питания, воды или воздуха. У них может заканчиваться время. Но они все еще будут цепляться за то, что может быть названо за неимением лучшего названия, «надеждой». Даже более, их попытки будут усиливаться, число попыток будет стремительно расти в последний отрезок времени в самой последней попытке сохранить шаблон. Это вспышка вымирания.

Как мы видим, это происходит в различных вариациях во всем животном мире, но это широко не изучалось. Этот недостаток исследований удивил меня, когда я в первый раз рассматривал это явление; я не ожидал, что мои эксперименты будут революционными лишь по той причине, что они будут первыми, проведенными надлежащим, доскональным, научным образом. Естественно, я попытался широко закинуть сети, чтобы добыть набор чрезвычайно непохожих друг на друга животных из Нового Эдена, и в контролируемых условиях аккуратно отмечать их реакции на мои стимулы.

Большая часть заученных шаблонов связана с ограничением в передвижении, но меня никогда полностью не удовлетворяла обычная парадигма «кнопка-стимул». Всё, что она дает — это производство кучи убогих грызунов с излишним весом.

Вместо этого — и поверьте мне, это потребовало какого-то времени — я создал разновидность рабочего контролируемого окружения. Не просто клетку с кроватью и кормушкой, а, своего рода, действующий лабиринт. Он полон различной автоматики, обеспечивающей разнообразные воздействия, большинство которой остается скрытой, пока животное не пройдет по конкретному коридору или не войдет в конкретную комнату. Функция стимулирующей автоматики являлась основополагающей и легко понималась любым животным, которое я бы ни поместил в лабиринт — зачастую не более чем привычная кнопка или сенсорная панель, раздающая глоток воды или короткое поощрение для той или иной железы. Это не составляло главную цель эксперимента, но это чрезвычайно удобно для получения более детальных измерений текущего состояния вспышки вымирания субъекта.

Главный эксперимент — это сам лабиринт. Большинство коридоров и комнат имеют выходы, но они спрятаны и откроются только после того, как будет разыграна особая последовательность событий. Опять же, эти события не слишком сложные для большинства животных в лабиринте, хотя должен подтвердить, что сначала был достаточно разочарован Задумчивыми Длиннолапиками, но они, действительно, заслуживают отдельной темы для разговора при условии, что эксперименты ставились с тем материалом, который находился под рукой.

Лабиринт, поначалу нетрудный, затем постепенно становится всё сложнее. По пути, как было замечено, стимулирующая автоматика позволяла мне следить за прогрессом вымирания субъекта. Некоторые были склонны сдаваться немного раньше, чем другие, и каждый раз, когда они останавливались, чтобы нажать на кнопку в комнате, можно было увидеть безысходность в их всё более и более вялых реакциях на стимулы.

Задумчивые Длиннолапики, конечно, остаются исключением.

Когда животные входят в мой лабиринт — я признаю, что был вынужден давать им снотворное для транспортировки и подготовки, но оно выветривалось без какого-либо заметного эффекта — они обычно немного ходили вокруг, привыкали к окружению и в целом выглядели немного озадаченно, но любознательно. Не совсем так было у Задумчивых Длиннолапиков. Я не совсем уверен, что вызывало это.

Этот вид распространен весьма мало, будучи по сути ограниченным метановыми облаками единственной планеты Галленте. Он развивается в среде, которая остается неизменной сотни, если не тысячи, лет, почти полностью неиспорченной человеком. Конечно, у него, как и у всех, есть свои хищники, но он знает, как с ними справиться, и ничто в моем лабиринте не могло запустить укоренившиеся предупреждающие сигналы. Задумчивый Длиннолапик — также вынужден заметить — не является очень сообразительным видом. Это не обязательно недостаток: низкие умственные особенности часто свидетельствуют о высокоразвитых инстинктах и делают ответные реакции животных более легкими для предсказания, классификации и измерения. И, наконец, оно не суетится. Это быстрое животное, когда оно хочет быть таким; подобно различным мелким амфибиям оно приучено к коротким размышлениям, но пока его не подхлестнет стремительное движение добычи или хищника поблизости, оно совсем не будет суетиться.

Я не обдумывал это, когда приобретал этих животных для своего лабиринта. Они дорого обошлись — мне также пришлось наполнить чертов лабиринт метаном, но они того стоили. В то время как другие виды следовали более или менее одинаковым поведенческим шаблонам, Длиннолапики оспаривали мои ожидания. Они двигались медленно, изумленно, как будто были заторможены, и казалось, что они находит бесконечно притягательным изучение окружающего пространства. Многие из них так и не вышли из первой комнаты. Наблюдение за их прогрессом, возможное лишь тогда, когда наблюдатель выработал необходимое терпение, так убаюкивает, что почти становится медитацией.

Не могу сказать того же самого про другие мои любимейшие объекты, животные известные своим ограниченным распространением: Чарисоко. Это — маленькие грызуны, проворные, но удивительно сильные для своего размера, и, к тому же, неутомимо изобретательные. Неизменно занимательно наблюдать, как они начинают исследовать лабиринт, скользят по коридорам с кажущейся бесцельностью, но даже тогда, мои наблюдения подтвердили, что они развивают — ощутимо развивают — свои способы побега, прокладывая путь по извилистым коридорам с заметной расторопностью. Первая половина лабиринта не стала помехой для этих маленьких изобретательных животных, которые показали остановку в прогрессе и стали экспериментировать с вспомогательными стимулами, которые я оставил в различных комнатах, что позволило мне еще больше позабавиться за наблюдением.

Между тем, огромная тварь, Надсмотрщик, как ее называют — несомненно, одно из самых опасных животных, которых я помещал в лабиринт, и, конечно, то, которое заставило меня поволноваться чуть ли не до тошноты, когда я в первый раз смотрел, как оно бродит по коридорам, использует более прямолинейный подход. Оно коварно, как и все хищники, но если его планы будут нарушены, в конечном счете, оно начнет бросаться на стены, безрассудно врезаясь всей тушей в них в тщетной, но впечатляющей демонстрации силы, которая разносит комнату. Надсмотрщик — неприятное и жестокое животное, которое просто никогда не сдается, однако что представляет собой это упорство: предел инстинкта самосохранения или разновидность яростного безрассудства, я еще не знаю.

Ничто из перечисленного не помогло обосновать вспышку вымирания, в то время как животные находились в переходах моего запутанного лабиринта. Во всяком случае, не было обоснования до тех пор, пока они не попадали в некую случайную комнату — я даже не знаю которую; мой лабиринт сам выбирает ее — где никакое решение не срабатывает. Никакое. Стратегия выхода, которая обычно становится очевидной немного времени спустя, не действует. Не важно, какие панели, кнопки, плитки на полу, декоративные украшения нажимать, в каком порядке, ничего не происходит.

Настоящая правильная стратегия выхода… ну, это тогда, когда некоторые животные начинают немного нервничать.

Я прогонял этот эксперимент бесчисленное число раз. Я, действительно, чувствую, что нахожусь на грани величайших открытий. Но, кроме того, я просто наслаждаюсь наблюдением за этими животными, моими любимыми субъектами. Я не чувствую, что когда-нибудь устану от них, хотя я и, правда, боюсь, что однажды я неизбежно перерасту эти эксперименты, и буду вынужден все их прекратить. Да, даже с Длиннолапиком, отдыхающим в блаженной тишине; или маленьким креативным Чарисоко; или неутомимым вышагивающим Надсмотрщиком. И, возможно, даже с тобой, мой дорогой, ведь я наблюдаю, как ты вопишь в этих стенах.

Перевод © JMerchant