В это время и ревматизм был уже не тот — благодаря некоторым из этих новых лекарств, что они привезли из центральных миров. Зрение держалось благодаря старым имплантатам, ум был острым, как никогда и если его руки время от времени и дрожали немного — что ж, это была осень и погода была холодной.

Он медленно шел по улицам этого города в космосе. Осенние листья, кружась, дрейфовали вокруг него, обрываемые холодными порывами ветра. Его всегда поражал вид деревьев, посаженных здесь, в оторванном от мира месте, где можно посмотреть в окно и не увидеть ничего, кроме звезд на небе; но они были такой же частью этого маленького орбитального мирка, как и их собратья в любом другом мире Галактики. Старые и высохшие, теряющие свои одеяния под посягательствами зимы. Он был рад, что они здесь, с ним — тоже старым и высохшим.

Зима, что была сейчас, его не слишком радовала. Генератор погоды делал все, что мог, но о настоящей метели не было и речи. В лучшем случае получился бы небрежный холодный дождь и немного заморозков. Зима украла бы все цвета года.

Казалось, что они уже начали исчезать. Он проигнорировал слабые приступы артрита и перешел в свое повседневное убежище. В дни его молодости дед рассказывал ему о тех, настоящих приступах боли: он сравнивал их с рекой черных птиц, клюющих тебя до тех пор, пока не останется ничего, кроме души. И хотя теперь он сам чувствовал их клювы, впивающиеся в плоть, это было всего лишь доказательством того, что он еще жив.

Он улыбнулся. После той истории ему еще несколько дней снились кошмары про хищных черных птиц.

Еще было раннее утро, когда он пришел в кафе. Он появлялся здесь каждый день; отчасти позавтракать, а отчасти — мягко погрузиться в несущийся поток жизни. Он чувствовал, что не начнет умирать на самом деле, пока не останется совсем один.

Он занял свое обычное место в своей обычной кабинке, которое никогда никто не занимал в этот ранний час и взглянул на дисплей с новостями, вмонтированный в столешницу. Можно было бы настроить ридер на вертикальный режим, чтобы он спроецировал голограмму, которая была сродни чтению на реальной бумаге и не заставляла вас держать тарелку в стороне; но он предпочел оставить все как есть, погрузившись в новости своего собственного мирка.

Заголовки были, как обычно, мрачным и параноидальными, поэтому он переключился на статьи о местных делах. У него всегда был очень пытливый ум, пусть даже и в ущерб немного воображению; и он уже в молодости знал, что за самыми громкими новостями обычно стоит грандиозная ложь. Нужно искать маленькие знаки: они как листья, указывающее направление, куда дует ветер.

К нему подошла официантка; звали ее Joraa, но он всегда называл ее «Мадам». Она была средних лет, но сохраняла нахальные манеры малолетней хулиганки. Ему это нравилось; тем более что в этом слышался посыл к черту всех, кто был моложе ее.

— Привет, старик! — сказала она голосом, в котором сочетались вой и скрежет.

— Доброе утро, Мадам — ответил он — Как обычно, пожалуйста.

Она одарила его улыбкой, которая всегда была хороша, и отправилась за его завтраком.

Он вернулся к новостям и редакционным статьям. Завтрак не заставил себя ждать — они знали его обычный график, но он специально тянул время для того, чтобы просмаковать каждый кусочек. Только прочитав все, что накопилось в редакции за день, в том числе и новости с большими, кричащими заголовками, он закончит свой завтрак.

Перед ним появилась тарелка с едой; к ней присоединилась чашка кофе. Он поднял было взгляд, чтобы поблагодарить Joraa, увидел ее лицо и ахнул.

На короткую, остановившую сердце секунду он подумал, что она ангел. Ее лицо было залито нежным ореолом, как будто она возвращалась с купания в лучах солнца. Сияние распространилось на волосы, которые мерцали, как сияющие паутинки и на кожу шеи, чьи мягкие покачивания оставили мгновенный луч света в воздухе.

Она ответила взглядом, сначала тревожным, затем смущенным. Когда она улыбнулась, за разомкнувшимися губами показались зубки, которые, казалось, охватило мягкое, теплое сияние алмазов.

— Ты в порядке, дорогой? — спросила она.

Он кивнул, моргнув: — Ты выглядишь как звезда! — сказал он в изумлении.

— Еще чашка кофе — вот то, что тебе нужно", сказала она, качая головой в знак несогласия с комплиментом. Она повернулась, пошла прочь и он мог бы поклясться, что варикозное расширение вен на ее икрах светилось сквозь кожу.

— С вами не случилось ничего плохого — произнес голос.

— Вы имеете в виду, не считая обычного?

— Да, — ответил голос. Он исходил из монитора в его палате. На этом экране было приятное, располагающее лицо, выражавшее рассчитанную обеспокоенность. Оно было не более реальным, чем голоэкран, его проецирующий.

— Вы считаете, что эти ореолы, что я вижу вокруг людей — просто старческая болтовня?

A. I. на экране даже не моргнул: — Их наличие не подтверждает ни один из наших измерительных приборов. И это хорошая новость — значит, вы не страдаете от каких-либо заболеваний, могущих служить их причиной.

— Славно. Но, тем не менее — что это такое?

А. И. помолчал рассчитанное время: — Я не знаю, — сказал он. — Думаю, что, скорее всего, ваш имплантат начал сбоить, но мы провели проверку — ничего необычного. Боюсь, я не могу с чистой совестью гарантировать операцию. Если мы узнаем, что это такое — будем исправлять; но сейчас я не могу одобрить замену. Вы ведь все еще можете хорошо видеть, я полагаю? «

— Да. Это я могу — имплантат был старый и стоил ему кучу денег, но он выполнял свою работу в течение многих лет. Как и его владелец.

— Не причиняет ли Вам аномалия значительного дискомфорта?

— По правде говоря, нет. Я не возражаю против некоторого свечения в своей жизни.

— Ну, — сказал A. I., сверкнув короткой улыбкой, — вот и хорошо.

Все больше и больше людей, проходящих мимо него, были окутаны ореолами. Как ни странно, несмотря на изменение изображения, сделавшее их расцвеченными и полными жизни, он мог бы поклясться, что оно также делает их прозрачнее. Кто-то прошел мимо него, и он увидел не только человека, но и землю, стены и небо за его светящимся телом.

Он подозревал что имплантат, который спасал его зрение все эти годы, неправильно преломлял свет, полученный от определенных объектов. Это было сложное устройство, установленное на сильно пострадавшую ткань и оснащенное собственным интеллектом. Эту гипотезу подтверждали некоторые мелкие недочеты в отображении движущихся людей, одежды или кожи; компенсируемые показом кэшированных фонов, которые, как он знал, там имелись. Это должно было быть чем-то в этом роде, потому что иначе остается лишь признать свое сумасшествие, а этого он пока не собирался делать.

Он старался не думать об этом слишком много. Он давно привык к людям, сливающимся с фоном и, в конце концов, исчезающих совсем.

Позже на этой неделе, однажды утром он шел в кафе и заметил на другой стороне улицы неподвижно стоящего человека. Посмотрев на того он обнаружил, что мужчина ответил на его взгляд.

— Привет! — сказал мужчина и его голос донесся через всю улицу.

— Roten! Честное слово! Как ты, сынок?

Мужчина подошел и обнял его. Давным-давно они вместе работали на станции, Роутен служил техником под его руководством, но потом тот ушел на грузовое судно и отбыл в неизвестном направлении. Они не видели друг друга много лет.

Его тревожило странное появление Роутена. Он не отличался других проходящих мимо в суете дня, с серыми сейчас лицами людей, но старик не обращал особого внимания на всех. Роутена, однако, он хотел видеть. Он хотел увидеть улыбающееся, розовое лицо, все покрытое копотью от взорвавшегося во время ремонта водородного аккумулятора, а не эту разноцветную, переливающуюся маску, которая больше подошла бы роботу. Его полупрозрачное тело было настолько полным преломленных цветов и оттенков, что старику казалось, будто он видит свое отражение, свое морщинистое лицо, пойманное в ловушку телесной формы Роутена.

Дружески болтая, Роутен прошел с ним в кафе, но было ясно, что надолго он не останется. Он не сказал ничего о причинах или целях своего появления, но пообещал, что видятся они не в последний раз: «Я буду рядом», сказал он. «Просто поищите меня».

— Если этот проклятый имплантант продолжит в том же духе, я не смогу тебя разглядеть!

— Я уверен, что все будет хорошо, так или иначе, — сказал Роутен. Он пожал старику руку и ушел прочь, скрывшись в шквальном ветре расходящейся осени.

Это было приятное совпадение, подумал старик; оно подарило ему тепло, которое осталось с ним на целый день.

На следующее утро, в тот же ранний час, его бросило в лед.

Он увидел старика. Дряхлого не телом, как он сам, а по-настоящему: старые и дух, и душу. Люди разное говорят о возрасте. Те, что поглупей, заявляют, что возраст это просто ощущение. Но раз так, значит, это ощущение притупляет чувства и острую боль; стало быть, счастлив тот, кто пытается шагать с бодрым видом. Однако, в этом радостном идиотизме нет проблеска истины. Одни люди — просто в возрасте, другие — действительно старые.

Этого старика звали Fermar, и он был мертв. Он должен был быть мертв. Люди столько не живут.

Фермар, увидев его, подошел и сказал: — Привет!

— Ты-то что здесь делаешь?

Фермар криво усмехнулся: — Эх ты, салага!

— Последнее, что я про тебя слышал — ты работал на колонию в глубоком космосе, рядом с Санша. Ты, чокнутый старый гриб — я думал, тебя давно уволили!

Фермар пожал плечами: — Это сработало, так было модно.

— Ну, чтобы не показаться негостеприимным, что ты все-таки здесь делаешь? Нанялся где-то в другом месте?

— Кто сказал, что я не просто пенсионер? — спросил Фермар.

— Он, — ответил старик, ткнув пальцем в свою старую, морщинистую грудь — Ты один из тех людей, Фермар, которые идут до самого конца. Я же тебя насквозь вижу!

И ведь видел. Тело его друга было настолько прозрачным, что он едва отбрасывал тень. Его очертания не столько светились, сколько слабо мерцали, словно масло на воде. Все цвета, остававшиеся на лице, были радужными, с переливами. Старик сделал мысленную заметку о том, что надо будет навестить A. I. врача: он не должен страдать от того, что его друзья превратились в невидимок.

— Да, я полагаю, что протяну вечность, — сказал Фермар — Но я рад видеть тебя, парень! — он, казалось, хотел что-то добавить, но просто сказал: — Оставайся на связи! — махнул рукой и ушел.

Старик, потрясенный, проследовал в кафе. Он открыл дверь дрожащими слишком сильно руками, и не мог успокоиться, пока не почувствовал ткань обшивки своей старой кабинки. Сиденье было на месте, и в любом случае оно оставалось просто сиденьем.

Он сидел, глядя в пустоту, бормоча под нос свои мысли. Если явление Роутена, само по себе, еще можно было счесть божьим даром, то приход Фермара уже походил на предупреждение.

Все эти годы, прошедшие с момента их расставания, он был уверен в том, что никогда больше не увидит Фермара. Этот человек пережил вторжение Саньша на его колонию; приложил руку к восстанию, что спасло многих, но стоило ему дочери и в конечном итоге сгубило его брак. Он дрейфовал с работы на работу, прежде чем окончательно осел в роли руководителя другой шахтерской колонии, располагавшейся в опасной близости к пространству Саньши. Что бы не было у него на уме на тот момент — месть, истощение, безумие или что либо еще — он не уложил последний кирпич на дороге своей жизни, проходящей где угодно, но ведущей в объятия смерти.

К нему подошел призрак Мадам Joraa: — Ты и впрямь многовато говоришь сам с собой; не так ли, дорогуша?

Он улыбнулся ей: — Рад видеть, что ты все еще здесь.

— Ну конечно. Кто же еще о тебе позаботится? — сказала она, подмигнула ему и ушла.

Он улыбнулся и посмотрел на проектор в столешнице. Когда он снова поднял глаза, его сердце остановилось.

Напротив него, на противоположном сиденье, спокойно сидела еще одна призрачная личность. Он смотрел сквозь нее, на сиденье с полосками металла и синтетической, искусственной кожей, что, казалось, никогда не стареет с возрастом.

Севшим голосом он произнес: — Боже мой...

Она склонила голову набок и ответила: — Разве так приветствуют старого друга?

Он откинулся в кресле, протер глаза и глубоко вздохнул. — Мне очень жаль — сказал он, все еще с закрытыми глазами — Здравствуй, Шарлиз. Замечательно выглядишь. Ты умерла?

Она затаила дыхание, а затем начала смеяться, тем нежным, глубоким и звонким смехом, который, как он думал когда-то, будет саундтреком всей его жизни: — Мы, безусловно, ужасны! Как поживаешь? Я скучала без тебя.

— Кроме шуток, Шарлиз — сказал он — Я думал, ты ушла навсегда.

— Так и было — сказала она и он, наконец, открыл глаза. Она улыбалась с бесконечной грустью.

— Подожди, я закажу тебе кофе, по крайней мере — сказал он и поднял руку, призывая Мадам. Та убирала столик неподалеку но, несмотря на то, что была рядом, не ответила.

Он повернулся к Шарлиз, взволнованный и немного испуганный: — Почему я не могу привлечь ее внимание?

— Я потом объясню, дорогой — сказала старушка, взяв его за руку — Давай просто продолжим разговор? Мне есть, что тебе рассказать.

Перевод © Ribnadzor