...Когда дерущихся, рыдающих и кричащих, проституток увели, а их ребенка унесли разрубать пополам, Аритцио удовлетворенно откинулся на спинку трона.

— Хорошо быть судьей, — вполголоса прошептал он военному советнику, худощавому человеку с узким лицом, облаченному в плотно подогнанную одежду. По другую сторону трона стояла советник по религиозным вопросам — женщина с собранными в тугой узел волосами, удерживаемыми двумя миниатюрными копьями.

Военный советник, кивнув, сказал:
— Есть и другие просители, милорд.
— О, прекрасно.

Огромные двери медленно начали открываться. Отлитые из бронзы, они были украшены всевозможными орнаментами на религиозную тематику. Император Дориам II был весьма влиятельной фигурой — бронзовые изображения его самого, и особо ярких моментов его правления покрывали большую часть поверхности обеих створок двери. Согласно традиции, перед каждым очередным просителем двери открывались, и закрывались тотчас, как тот входил. В исключительных случаях, когда недовольство выражали столь многие, что просители заполнили бы весь королевский двор, двери оставляли открытыми для наблюдателей. Но такое почти никогда не случалось: вверить свою судьбу в руки Аритцио мог решиться лишь человек, находившийся на грани жизни и смерти. Не согласиться с его решением, разумеется, формально было можно — но в таких случаях истец без промедления подвергался казни за сопротивление правосудию.

В помещение нерешительно вошел юноша. Он был одет как дворянин, но волосы были растрепанны, а под глазами виднелись темные круги.

— Не помню, чтобы я раньше тебя видел, — произнес Аритцио.

Юноша встал перед судьей на колени и ответил:
— Меня зовут Фазиан Шалах, милорд. Прежде я никогда не удостаивался Вашей аудиенции.

— И в чем заключается твое прошение?

Фазиан покраснел:
— Милорд, я...

На мгновение он запнулся, услышав снаружи неясный рев, от которого зазвенели стекла.
— Милорд, я в отчаянии: мое имущество конфисковано, счета заблокированы, и все финансовые дела приостановлены.

Аритцио тонко улыбнулся.
— А из-за чего?

— Ох... честно говоря, милорд, выпив слишком много, я позволил себе довольно неприличный комментарий о Серуде Санекоо.

Военный советник, выждав секунду, наклонился к судье:
— Она возглавляет Императорское министерство.

Аритцио вздернул бровь:
— Надежна?
— Да. Вполне. Абсолютно.

— Не мог бы ты повторить комментарий?

Фазиан громко сглотнул.
— При всем уважении, милорд, не могу. Он относился к ее головному украшению. И тому, что оно мне напоминает. Но мне ни за что не хотелось бы его повторять.

— Превосходно, просто превосходно, — весело произнес Аритцио, погрозив пальцем, — ты делаешь правильные выводы.

— Каждый Божий день, милорд. Я в отчаянии, мне не на что кормить детей — никто не смеет одолжить мне денег, все мои прежние связи бесполезны. Милорд, умоляю, помогите!

Аритцио обернулся к духовному советнику.
— Что скажешь, дорогая? Стоит ли вмешаться?
— Уверена, милорд как всегда примет верное решение.

Явно удовлетворенный ответом, Аритцио повернулся к просителю.
— Полагаю, Канцлер уже достаточно насладилась местью, заставив тебя пройти через все это. Потому объявляю: с этого момента твои счета разморожены, имущество либо возвращено, либо его стоимость компенсирована. Сам же ты полностью восстановлен в правах, и во всем прочем — на усмотрение компетентных лиц.

Фазиан снова упал на колени:
— Спасибо милорд! Огромное спасибо! Я никогда этого не забуду!
— Я верю тебе. Прошу тебя, поднимись. Верю, что ты не забудешь о хороших манерах и осмотрительности.
— Не забуду, милорд, никогда не забуду, — сказал Фазиан, поднимаясь. — Благодарю от всей души!
— Не стоит благодарности. А чтобы быть увереным, что так и будет, я прикажу отрезать тебе губы. Следующий!

Фазиана, шокированного приговором — вполне типичная реакция при дворе Аритцио Кор-Азора, стражники увели прочь. Доносившийся снаружи, прежде неясный, шум, с открытием дверей усилился, превратившись в глухой рев.

— Что это значит, — спросил Аритцио.

Военный советник лениво пожал плечами:
— Уверен, ничего особенного, милорд, — произнес он, бросив быстрый взгляд на одного из своих людей. Тот немедленно вышел через черный ход.

Бронзовая дверь начала медленно открываться.

— Милорд, следующий проситель — мим. Он...
— Отрезать язык, и заставить его проглотить. Следующий!

Двери закрылись.

Тем временем, вернувшийся охранник подошел к военному советнику, и прошептал тому что-то на ухо. Советник стал поспешно шептать что-то в ответ, но его прервал Аритцио.

— Произошло что то, о чем мне следует знать? — спросил судья.
— Нет, вовсе нет, — ответил советник. — Просто, по всей видимости, сюда направляется необычный гость.
— Ммм?
— Изрекающий Истину.

Духовный советник нахмурилась, но промолчала.

Шум снаружи достиг таких масштабов, что его стало невозможно игнорировать. Он стал похож на готовое обрушиться на дворец цунами. Охранники переглядывались, но сохраняли полную неподвижность — словно приросли к полу. По ту сторону двери доносились уже не отдельные крики и вопли, а глухой монотонный шум, будто первая волна вот-вот ворвется внутрь, сокрушая все на своем пути.

Это был громоподобный рокот, как если бы по двери стучали бесчисленные кулаки.

Аритцио чуть заметно вжался в кресло:
— Полагаю, придется открыть дверь.

Двери медленно разделились, открывая взору возбужденную людскую толпу. Охранники положили руки на оружие, но военный советник мгновенно поднял руку:
— Отставить! Немедленно!

От толпы отделилась крошечная фигура, и направилась внутрь. То был старик в традиционной одежде высших церковных сановников, с покрытым морщинами лицом и седыми волосами. Он шел, опираясь на высокий посох с изогнутой вершиной.

— Изрекающий Истину, — произнесла с трепетом, духовный советник.
— Приветствую, — ответил тот, доброжелательно улыбнувшись в ответ. — Мне бы хотелось, чтобы это стало неформальным визитом, с которыми я не был здесь, по крайней мере, столетие. Но, как ты можешь судить по моим сопровождающим, причины нашего появления здесь более чем серьезны.

Пока он говорил, несколько человек отделились от толпы и встали позади оратора. Все они были благородного происхождения, и имели право беспрепятственно проходить во внутренний двор. Помеха этому расценивалась как нападение. Однако, оказавшись внутри, дворянин мог быть по прихоти судьи выдворен без объяснения причин.

Дворяне, общим числом примерно в две дюжины, встав полукругом вокруг Изрекающего Истину, теперь повернулись лицом к трону и не отрывали взгляда от Аритцио. Как того требовала традиция в подобных случаях, двери остались открытыми. Воспользовавшись этим, в толпе включили видеокамеры. В знак уважения к судье объективы прикрывали руками, но микрофоны работали на полную мощность.

— Что это значит? — произнес Аритцио, — зачем вы пришли?

— Я удивлен не меньше вас, — ответил Изрекающий Истину. — Кое-кто настаивал на том, чтобы мое путешествие преждевременно завершилось.

— Это не отвечает на мой вопрос, — заметил Аритцио

— Вы правы, милорд, не отвечает. Зато вы ответили на один из моих.

— Поясни, что ты имеешь в виду, старик.

— Хорошо, — произнес Изрекающий Истину. Он указал на людей на людей вокруг себя. — Все эти мужчины и женщины жаждут возмездия за свои обиды. Те, что стоят в коридоре — тоже. А шум снаружи исходит от тех, кто услышав о цели моего похода, последовал за мной. Я проделал долгий путь, милорд, и путешествие оказалось намного опаснее, чем я предполагал, отправляясь в дорогу.

Он сделал несколько шагов вперед, и, остановившись в нескольких шагах от трона, поднял руки в жесте, который мог означать прощение заблудшей души — равно как и ее проклятие. Его голос, совсем не громкий, тем не менее, звучал совершенно отчетливо-то был единственный звук на фоне монотонного жужжания камер и приглушенных голосов людей снаружи.

— Что же касается вопроса, почему я здесь, милорд — все очень просто. Я пришел убить вас.

Все разом замолкли, на несколько мгновений даже перестав дышать.

Наконец, тишина была нарушена еле сдерживаемым хихиканьем, перераставшим в резкий, неприятный смех, и затем в грубый хохот. Аритцио смеялся так, что почти выпал из кресла.
— Ты?! — немного успокоившись, произнес он, обращаясь к Изрекающему Истину. — Ты сошел с ума, старик! Ты просто сошел с ума!
— Возможно, это и так. Но, по крайней мере, не я один, — спокойно произнес тот.

Аритцио, безуспешно пытаясь сохранить серьезное выражение лица, спросил:
— Кто послал тебя?
— Вы сами, милорд.
— Что?! О, небо, это становится все интереснее!

Изрекающий истину повернулся к окружающим его людям, указывая на человека справа.
— Это Ракбан Веннег — его отец был приговорен к смерти за кражу по свидетельству человека, которого прежде никто не видел. Рядом стоит Сууки Натаса — ее сын подвергся пыткам за то, что пускал в королевском дворе воздушного змея — теперь его ничто не интересует, он проводит время смотря на стену. За ней — Эту Гасса, чья красота настолько оказалась настолько пленительной, что вы заставили ее каждую ночь танцевать во дворе обнаженной, дабы она не смела хранить свою красоту только для себя. Вы также приказали убить ее мужа за его желание сохранить красоту жены для себя одного. Вы причинили боль каждому из тех, кто стоит в этой комнате, во всем этом дворце. Или тем, кого они любили. Каждому из них, милорд.

Хотя голос старца и звучал монотонно, окружающие отметили уважение, с которым было произнесено слово «милорд».

— Все это сотворили Вы, — продолжал оратор. — И я пришел, милорд, потому что вы позвали меня, даже если сами об этом не подозревали. В вопросах правосудия выше Изрекающих Истину лишь сам Император, и мы всегда направляемся туда, где требуется наше присутствие.

Поправив плащ, он добавил:
— Милорд, здесь собралась целая армия людей, требующих возмездия за ваши действия. Проще говоря, они жаждут вашей крови.

— Не дождутся, — буркнул Аритцио.

Военный советник добавил:
— Судья находится под защитой Трона. Они не могут повредить ему.

Изрекающий Истину перевел на него взгляд:
— Вообще говоря, могут, милорд.

Не давая возможности возразить, он продолжил:
— Не знаю, известен ли вам древний церковный закон (честно говоря, я более чем уверен что не известен — иначе мы никогда бы не оказались в таком положении), согласно которому пострадавший может требовать возмездия в виде крови, либо плоти: глаз за глаз. Возмездие включает отсечение плоти, вырывание глаза, ну и так далее.

Духовный советник произнесла:
— Нам известен этот закон. Он исходит из древнейших текстов, посвяшенных злому богу. В нашем случае он совершенно не применим.

— Боюсь, что применим, — произнес старец. — Если кому-либо без причины будет причинен вред, и действие будет расценено независимым арбитром как необоснованное, закон возмещения имеет силу. Официальными арбитрами являются: Император; разумеется, сами Судьи. И — Изрекающие Истину.

— Ты не прикоснешься ко мне, — закричал Аритцио.

— Он не может вам повредить, милорд, — успокоила его духовный советник. Затем повернулась к старцу:
— Вы упустили половину закона. Существует еще и принцип соотношения.

— Разумеется, — произнес тот. — Он гласит, что закон принимает во внимание социальное положение как истца, так и нарушителя. Если статус нарушителя значительно выше, то мера наказания — вес отсекаемой плоти, если так понятнее, уменьшается в соответствующих пропорциях. Если обычный человек потребует возмездия от Императора, то может получить его — но то будет бесконечно малая крупица, намного меньше, чем чешуйка кожи его Святейшества.

Аритцио оживился:
— Так в чем же дело? Всех находящихся снаружи недостаточно, чтобы хотя бы остричь мне волосы!

— Это лишь присоединившиеся ко мне по дороге сюда. Вопли угнетенных доносятся отовсюду! Вы причинили людям так много зла, что если все они потребуют возмездия, вы будете расщеплены на атомы!

Аритцио, чей голос становился все глуше, повернулся к духовному советнику.
— Это так? Этот человек, этот... Изрекающий Истину? — он словно выплюнул последнее слово, — обладает полномочиями вершить правосудие?

Духовный советник лишь молча прикрыла глаза и кивнула.

Аритцио обернулся к военному советнику:
— Так обладает?!

Тот ошеломленно произнес:
— Ну... Точно не знаю...

— Отвечай! Обладает ли этот человек властью подвергнуть меня казни?

Военный советник склонил голову, уставившись в пол.
— Да, милорд. Думаю, что обладает.

Аритцио снова повернулся к старцу.
— Не понимаю, почему я должен выполнять твои требования. Разве не проще приказать охране убить тебя?

— Если они нападут на меня, — произнес тот,-то не только будут отлучены от церкви, а их имена кажутся вычеркнуты из Книги Судеб, перестав существовать для мира. Тем самым вы оспорите решение Изрекающего Истину, а значит, сами окажетесь вычеркнуты из Книги Судеб. Милорд, вы будете низложены, лишены всех прав и неприкосновенности. Боюсь даже представить, что вас ждет.

Изрекающий Истину прикрыл глаза, глубоко вдохнул, и закончил:
— Вот он, милорд — вот конец пути. Пришло время грехам обратиться в прах.

— Это что, восстание?

— Нет, милорд. Это революция.

Снова установилась тишина. Теперь исчез даже шум, издаваемый толпой — слышалось лишь жужжание видеокамер, которые, несомненно, передавали звук ожидавшим снаружи ордам, и в бессчетные дома планеты.

Военный советник шагнул в сторону.
— Мы... не можем этого позволить, — произнес он, — если Наместник будет низложен, если это действительно революция, дворец падет.

— Толпа снаружи, — он не произнес «и другие», но, было очевидно, что подумал. Впрочем, как и все остальные, — они уничтожат нас. Если правление Наместника вызвало ярость, нужно найти способ пресечь это. Мы обязаны это сделать. Иначе, если пойти по пути революции и допустить смерть Наместника, мы навсегда утратим благосклонность Трона.

Старец оперся на посох:
— Итак, что ты предлагаешь?

— Может... нет, я и сам понимаю, что эти люди не откажутся от мести. Но, может быть, есть способ убедить подождать хотя бы часть из них?

Снаружи донесся яростный рев толпы.

— Очевидно, я прошу слишком много, — признал советник. — Но все же. Осознают ли эти люди последствия революции? Готовы ли они к экономической блокаде, которая, несомненно, за ней последует? Возможно, будет и военное вмешательство. Рискнут ли они своей жизнью, и жизнью своих семей?

— Они не откажутся от своего, — невозмутимо возразил старец. — Это очевидно.

— Пусть так, — ответил советник. — Пришедшие сюда, видимо, пострадали больше других. Пусть они обретут возмездие. Но, ради всего святого, сохраните жизнь наместнику.

— Я согласен, — сказал Аритцио. Никто не обратил на это внимания.

— Не знаю, пойдут ли на это все эти люди? — произнес Изрекающий Истины.

— Думаю, да. Даже если наместник не умрет, его все равно ждет испытание.

— Что? — удивился Аритцио.

Советник продолжил:
— Если возмездия потребует миллион просителей, мы отрежем руку. Если наберется еще миллион — отрежем ногу. Даже если нам придется резать снова, и снова — мы будем отделять плоть, и забирать кровь — пока не останутся только жизненно-важные органы.

— Ты совсем спятил?! — закричал Аритцио.

— Все, чего я прошу, ради нас всех — оставить наместнику то, что абсолютно необходимо для поддержания жизни, и для выполнения своих обязанностей. В конце концов, чтобы управлять, человеку вовсе не нужны конечности, и полный набор органов чувств. Вполне достаточно одного глаза, одного уха, основания языка, зубов и кожи.

— Я не пойду на это! — произнес Аритцио.

Советник обернулся к нем, и произнес:
— Тогда вы умрете, милорд. Они разорвут вас на части.

— Это ты собираешься разорвать меня на части!

— По крайней мере, от вас что-то останется, милорд. Остальное мы в состоянии нарастить.

— Клонирование запрещено, и вам это известно, — сказал Изрекающий Истину.

— Только если пациент умирает, — возразил советник. — А мы сохраним наместнику жизнь, и, запустив процесс ускоренного клеточного роста, не нарушим ни одного закона. Зато люди обретут возмездие.

— И Вы полагаете, этого будет достаточно? — спросил старец.

— Честно? Думаю что нет, — ответил советник.

— Я все еще тут, если кто забыл — произнес Аритцио.

Советник повернулся к нему:
— Милорд, я отношусь к вам с безграничным почтением и любовью, но мы на грани революции, которая может стоить вам жизни! Понимаете ли Вы, что это значит? Осознаете ли, что малейшее недовольство толпы приведет к вашей смерти?

Аритцио замолчал.

Советник снова повернулся к Изрекающему Правду:
— Стоит ему совершить малейшую ошибку, люди соберутся и вместе потребуют компенсации.

— И, вместе с тем, его жизни.

— И его жизни, — согласился советник. — Вы действительно считаете, что люди хотят этого? Придет новый правитель, дабы заменить старого. Новый человек — во всех смыслах этого слова.

Старец погрузился в размышления; Аритцио хранил молчание.

— Да, — наконец произнес, наконец, Изрекающий Правду. — Да, я верю в это.

Толпа снаружи снова закричала так громко, что задрожало само основание дворца. Но на этот раз в криках звучала не ярость — толпа была счастлива.

Аритцио лежал привязанным к хирургическому столу. По всему потолку были установлены видеокамеры, и еще одна была закреплена на голове хирурга.

Используя электрический скальпель, хирург медленно и методично срезал с тела Аритцио куски кожи. Появлявшаяся кровь тут же всасывалась множеством пластиковых трубок, подключенных к специальной машине, и вкачивалась обратно в тело.

Операция производилась без анестезии. Рот Наместника был грубо заткнут кляпом, удерживаемым кожанными ремешками с такой силой, что на лбу Аритцио выступили вены. С каждым следующим отсеченным куском плоти, раздавался дребезжащий звук, сначала принимаемый наблюдателями за помехи связи, но на самом деле бывший хриплыми криками наместника, которые не могли пройти дальше горла.

В некоторых случаях доктора предпочли бы использовать лазеры, чтобы прижигать раны, но вместе с тем прижигались и нервные окончания, что вызвало нарастающее недовольство толпы. Выбор остановился исключительно на скальпелях.

Военный и духовный советник время от времени присутствовали на операциях, хладнокровно наблюдая за расчленением их господина. С самого начала экзекуции духовный советник не произнесла ни слова. Военный советник так же хранил молчание, ограничившись державшимся в тайне кратким разговором с вовлеченным в процесс медицинским персоналом и военными о важности сохранения жизни наместнику. Если бы смерть все же произошла, немедленно должны были быть предприняты любые действия по его оживлению — вне зависимости от личных убеждений и не обращая внимания на религиозные законы.

Сам Аритцио оставался безмолвным. Требования толпой его плоти были столь велики, что у него вряд ли оставалось время на что-либо другое.

Хирург ополоснул скальпель, и медленно произнес, обращаясь к камерам:
— Пальцы освежеваны, это был последний. Обратите внимание на эти сухожилия — продолжим с них.

Перевод © корпорация Seven Crafts