Каждый день первой мыслью Лаудера была «Да». Ничего больше, независимо от его самочувствия; лишь это простое утверждение. Он не был таким уж оптимистом, и слово использовалось для аутотренинга. За ним следовала короткая медитация, очищение разума — как будто он подготавливал поле для дневных забот.

Лаудер был изобретателем, специализирующимся на проектировании корабельного оборудования, и работал в исследовательском отделе своей корпорации. Ему было под тридцать, этому великолепному разработчику, инициировавшему недавний технологический прорыв и ответственному за добрую часть нынешних разработок компании.

И ещё он страдал от депрессии. Он черпал жизненные силы из молитв, но не из религиозных в общепринятом смысле этого слова. Он с радостью окунулся бы в религию, чтобы вручить свой разум внешней силе и верить в то, что она всё исправит, но был не в состоянии этого сделать. Инженеры нелегко приемлют веру и слепую удачу. Если что-то не работает, именно они отправляются туда и чинят это.

Вместо этого, он использовал аутотренинг. Размеренным, монотонным голосом набожного монаха он убеждал себя, что день пройдёт хорошо; что всё хорошо, всё в порядке, всё будет замечательно. Это была литания позитивности, и он знал, что она не так уж далека от молитвы, но настойчиво продолжал её читать, несмотря на своё лёгкое беспокойство. Это лишь средство, ступенька в лестнице и не более того.

Он знал, что ему полегчает, как только он доберётся до работы. Его труд был высокоинтеллектуальным: он работал с абстарктными моделями и их системами, проводя большую часть времени за установлением связей между ними. У него была развитая система визуализации связей, позволявшая ему выбирать на первый взгляд разрозненные объекты и стягивать их нитью, как бусины, выявляя косвенные, но потенциально полезные отношения между ними. Ему нравилось делать это, и когда процесс шёл беспрепятственно, он как будто покидал своё тело, наблюдая со стороны за тем, как он выбирает объекты там и сям и объединяет их в системы, похожие на произведения искусства. Когда же что-то не получалось, каждое действие могло обратиться выбором между «А не соединить ли мне эти два куска?» и «А не выстрелить ли мне себе в голову из оружия в тестовой комнате?»

Так что своё утро он старался сделать как можно более позитивным, раз оно было главным фактором, задающим настроение на весь день. Плазменный экран на кухне показывал восход в сельской местности, и по краям изображения даже присутствовала рама из крашеного дерева, создавая иллюзию, что зритель смотрит в окно из своего маленького сельского домика. Играла мягкая музыка, смесь птичьего пения и звуков природы. На кухне Лаудера валялись бесчисленные образцы механических и электронных приспособлений, остатки частых полуночных экспериментов, так что утренние кофе и сигарету нередко приходилось буквально откапывать. Сейчас работа велась над улучшением новых модификаций брони, в частности, использующих гидравлику. Как следствие, на кухне появились несколько канистр с рабочей жидкостью. Она представляла собой смолистую смесь без запаха, и Лаудер тщательно следил за тем, чтобы не налить её в одну из своих чашек. На вкус жидкость была неплоха и даже слегка опьяняла, поэтому согласно инструкциям в неё добавляли дисульфирам. Сделав хороший глоток этой жидкости, вы в скором времени начинали очень сильно об этом сожалеть.

Плазменный экран на стене тоже полноценно использовался. Отставив подальше кофейную машину с заваривающимся кофе — часть утреннего ритуала — Лаудер встал перед экраном на пятачок, свободный от всех устройств, и громко произнёс «Расфокусировка».

Изображение на экране начало медленно выходить из фокуса и возвращаться в него, в одну минуту ясное и отчётливое, а в следующую — слегка расплывчатое. Помимо этого, некоторые элементы изображения перемещались, так что стадо слева придвинулось ближе к краю экрана; поля справа волнообразно заколыхались, а домик в центре попятился назад вплоть до исчезновения.

Лаудер расфокусировал свой взгляд, расслабив глаза и пытаясь смотреть вдаль, за картину на экране. Он напряг ряд мышц на кистях, животе и шее, и почувствовал ответную активацию своего модифицированного оптического имплантата. Через небольшое время он покинул свою квартиру и погрузился в грёзу внутри самой картины.

Он стоял там, обозревая поля и привыкая. Вскоре ему придётся развернуться и начать приготовления, но несколько кратких мгновений расслабленного созерцания были в его распоряжении. Он стоял на небольшой травянистой поляне, перед ним виднелся домик в окружении деревьев, а вдалеке — солнце. Солнце было ярким, но не настолько, чтобы на него было невозможно смотреть. Лёгкий ветерок теребил листья деревьев. По звукам слева можно было догадаться, что там пасётся стадо, хлестая хвостами по назойливым мухам. Где-то вдалеке журчал ручеёк. Всё было поистине совершенно.

Он вздохнул, не столько даже тяжело, сколько радостно, и развернулся.

Это было похоже на мгновенный переход от дня к ночи. В открывшемся перед ним виде не было ни единого источника света, их заменяли светящиеся тропы, ведущие повсюду. И здания — нет, скорее даже сооружения — разбросанные по ландшафту, тоже разливали мягкий пульсирующий свет. Пространство было мозаикой, меняющейся прямо под скользящим по ней взглядом. Вот кусочек пустыни с разбросанными по ней и соединёнными друг с другом кирпичными лачугами, каждая желтоватая грань которых украшена разводами малиновой глины. Вон туманное болото, заставленное деревянными хибарами, плавающими по грязной воде и периодически перемещающихся на массивных веретенообразных ногах. Вдалеке, на лесистых холмах, стоят громоздкие каменные замки, чьи острые шпили нацелены прямо на небо. Всё было примитивным, и всё менялось, как отражения на каплях воды. Лаудер сконцентрировался, и болото исчезло, сменившись цепочкой мысов, на каждом из которых выстроилась высокая башня, напоминающая гибрид маяка и минарета. Краем глаза он заметил несколько троп, ведущих в никуда, и нахмурился, но прямо сейчас не стал уделять им пристальное внимание.

Это был его бессознательный разум. Это было то место, на которое он не хотел обращать свой взгляд.

Он отправился по дорожке, ведущей к одному из маяков. В реальности такое путешествие заняло бы несколько часов, но здесь расстояния были обманчивы, и входная дверь очутилась перед ним в долю секунды. Перед тем как войти, он взглянул вверх. Башня была так высока, что верхушку разглядеть не удалось.

Он перевёл взгляд на дверь. Она была деревянной, с множеством резных орнаментов. Присматриваясь пристальнее, можно было различить всё больше и больше деталей, но Лаудер лишь бегло просмотрел узоры, примечая общую картину рисунка. Затем он распахнул дверь и ступил внутрь маяка.

Изнутри здание больше походило на галерею. Стены были увешаны произведениями искусства: картинами, гравюрами, резными панелями, коллажами всех мыслимых стилей. Пол был заставлен скульптурами, и даже сам по себе был мозаикой с абстрактным узором. Самым непривычным во всём этом было то, что все предметы были расположены без всякой системы: все периоды, темы и стили вперемешку. Реалистичная картина космической станции соседствовала с детским рисунком сидящей в машине семьи, а рядышком слегка трепетала от едва приметного дуновения воздуха иллюстрация, вырванная из какой-то книги по механике.

Несмотря на кажущуюся случайность в расположении и выборе предметов, у них было вполне определённое назначение. Взятые по отдельности, они были бесполезны, однако порядок и местоположение предметов были важны. Рассматриваемые как одно целое, объекты в каждом доме представляли собой мнемонические схемы сложных систем, тех самых, с которыми Лаудеру доводилось работать. Он даже не думал о сооружениях как о зданиях, называя их удачным термином «дворцы памяти». Если всё пойдёт хорошо, Лаудер пройдёт по нескольким дворцам до того, как его завтрак успеет приготовиться, и по завершении будет хорошо подготовлен к дневной работе, с лёгкостью вызывая из памяти неисчислимые узоры с ошеломляющей коллег скоростью.

Техника была не нова и давно успела выйти из моды, но Лаудер обнаружил, что неофициально модифицировав оптический и мнемонический имплантаты, из неё можно извлечь немалый толк. Конечно, с хорошим заводским мнемоническим имплантатом можно было добиться тех же результатов, но поначалу их цена вынудила Лаудера искать другие пути. А скопив достаточную для покупки сумму, Лаудер понял, что не так уж и хочет обновления. Мнемоническая техника предоставляла ему преимущества, и кроме того, были и другие причины, по которым он приходил сюда.

Он пронёсся по громадной башне на высокой скорости, замедляясь лишь для краткого осмотра немногочисленных новых фрагментов. Закончив с осмотром, он перенёсся обратно к двери и вышел из башни, собираясь направиться в следующую за ней.

Вот только тропинки больше никуда не вели. От прежних путей остались лишь тонкие бледные линии. Новые же дорожки, яркие и пульсирующие, пересекали всю землю и устремлялись вдаль, к тучам и затемнённой территории. Лаудер посмотрел по сторонам и убедился, что пути от всех остальных дворцов изменились точно так же. Все они теперь вели в сумрачные земли.

Лаудер вздохнул и потёр свои глаза. Дворцы были его памятью, а пути — в буквальном смысле мыслями. И если не удастся как-то исправить ситуацию, то впереди ждёт испытание не из лёгких.

Раздался тихий, но настойчивый писк, и Лаудер исчез.

Он вернулся на кухню. Писк издавала печь, прогревшаяся до нужной температуры. Лаудер открыл холодильник, вынул пару замороженных сэндвичей, развернул их и положил на металлический поддон, который затем задвинул в духовку. Того же результата можно было добиться за десять секунд разогрева в микроволновке, но Лаудера это интересовало меньше всего. Ему нужно было неторопливое утро, не только для разглядывания мнемонических узоров, но и для преодоления кризисов наподобие того, что назревал сейчас. Он проверил кофейную машину, работающую в самом медленном режиме, и обнаружил, что колба лишь наполовину полна. У него было достаточно времени для того, чтобы сделать то, что должно, без нарушения привычного распорядка.

Он снова вздохнул и набрался решимости. Он ненавидел делать это. Но темнота, расплывающаяся по его сознанию подобно каплям чернил в молоке, ощущалась всё сильней. Сам ужас, вызываемый необходимостью вернуться обратно, сигнализировал о том, что лучше вернуться в грёзу и встретить сумрачные земли лицом к лицу. Пока он ещё в состоянии это сделать.

Он снова посмотрел на плазменный экран. Вид был всё тем же, что слегка ободряло. Он расфокусировался, активировал имплантаты и после мгновения замешательства был внутри.

Небо было затянуто тучами, тёмными и несущими угрозу. Дворцы испускали заметно меньше света, и пульсирующие тропы, все как одна ведущие в бесформенную пустоту, отнюдь не успокаивали.

Пути, как он знал, были абстракцией, но представляющей вполне реальные вещи. Он смотрел на настоящие нервные пути в своём мозге, будучи так близок к истинному самоанализу, как это вообще возможно. Прождав достаточное время, он обнаружил бы себя стремящимся по путям в мрачные глубины депрессии, притянутым невидимой рукой своего подсознания. И дав затянуть себя туда, он пережил бы полный ад, дожидаясь, пока пути дадут ему вернуться.

Ему удавалось избегать этого неделями — с помощью подходящей диеты, упражнений, полноценного сна, выверенного объёма напряжённой работы и кучи маленьких самовознаграждений: улыбки при успешном завершении кусочка работы, покупки вкусностей, чтения успокаивающих и подбадривающих мантр при ухудшении настроения. Всё это шло ему на пользу. Он чувствовал себя сильным, и очень раздражался, что его ум пытался увести его по этому неприятному пути.

Если он застрянет в сумрачных землях, дворцы начнут таять, и если пройдёт достаточно много времени, многие из их придётся отстраивать заново. Мысль о том, что плоды долгой напряжённой работы рассыплются в пыль, вывела его из состояния разочарования и неудовольствия, вызвав нешуточный гнев.

И в приступе этого гнева возникла мысль, что сейчас, возможно, самое время для ответного удара.

Были попытки — столь многочисленные — когда он пытался, но безуспешно. Но часть попыток приносила плоды. И он так долго чувствовал себя в порядке, собрал столько сил…

Он усилием воли прервал анализ. Чем больше он раздумывал бы над этим, тем сильнее становился бы страх перед неудачей и тревога о расходе энергии, необходимой для борьбы с депрессией. Если попытка будет неудачной, сил не останется никаких.

Он встал совершенно неподвижно, бросил последний взгляд на дворцы и на разрастающийся сумрак, грозящий поглотить их, и закрыл глаза. В реальном мире, его тело напряглось и активировало редко используемую функцию мозговых имплантатов, ту, что применялась лишь в отчаянных ситуациях. Сброс.

Мир стал серым. Лаудер чувствовал пульсирующее тепло дороги, на которой стоял, и слышал потрескивание, издаваемое сумрачными землями, со скоростью и неотвратимостью ледника разрушавшими всё, что он создал. Он успокоил свой разум, опустошил его так тщательно, как только мог, и ждал.

Сколько он простоял там, было неизвестно, но наконец раздался этот звук. Тихое, но отчётливое капание. Капли слились в морось, перешли в дождь, переросли в ливень, и наконец в ревущий поток, подобный бурной полноводной реке, мощными потоками смывающей всё со своего пути. Он не чувствовал ни малейшего давления, но звук становился всё громче, как будто он нёсся на вершине цунами, которое росло, и росло, и росло… и вот наконец обрушилось на землю, сметая с неё всё, подобно руке бога.

Звук затих. Он стоял неподвижно, словно вросший в землю, не решаясь шелохнуться. Любое его действие могло активировать нервные пути, которым лучше оставаться неиспользуемыми, а сброс не мог быть сделан дважды подряд из-за риска разрушения мозга.

Тонкий, ни с чем не сравнимый аромат вернул его в лоно мира: запах свежей земли после дождя, обонятельное заверение чистоты. Больше подтверждений не будет, он это знал. Он глубоко вдохнул и открыл глаза.

Место пустыни заняло вернувшееся болото, и весь ландшафт явно выглядел промокшим. Вдали виднелись обвисшие и потяжелевшие флаги на верхушках башен. Воды у цепочки мысов определённо прибыло.

В кратком приступе малодушия, он попытался доказать себе, что всё это свидетельствует о том, что сумрачные земли смыло прочь, и смотреть в их сторону уже не нужно. Однако, слабость быстро прошла. Ему нужно было убедиться.

Они пропали. Устранены. Небеса повсюду были чисты, и пустота, за неимением лучшего слова, исчезла. Все пути, что раньше вели в забвение, были смыты. Не исчезли, но стали неактивными, неиспользуемыми, тусклыми.

Тропа, на которой он стоял, была прямой, узкой и вела к точке фокуса на близлежащем холме, где пересекалась с множеством других дорог; все они вели к дворцам. За исключением вернувшегося болота, земли и замки казались неповреждёнными и безопасными.

Лаудер испытал огромное облегчение. Единственным поводом для беспокойства теперь оставалось его поведение в реальном мире. Сброс приводил его мысли в полный беспорядок и время от времени становился причиной весьма неподобающего поведения. Он также подавлял инстинкт самосохранения, и вернуться в сознание не удавалось даже при прямой угрозе жизни. Большую часть времени он вёл себя вполне сносно, следуя привычному дневному распорядку, так что он страстно надеялся, что и в этот раз он не наделал никаких глупостей вроде прогулки на работу без одежды.

Грёза растворилась, заменённая реальностью. Лаудер обнаружил себя лежащим на полу в позе зародыша. Он встал, отряхнул одежду и огляделся. Всё вроде было в порядке. И даже лучше. Сэндвичи были вынуты из плиты — по счастью, рукавицами, так что пальцы не были обожжены — и уложены на кухонный стол рядом с чашкой кофе и коробкой сока.

Лаудер с облегчением расслабился. Всё прошло хорошо. Просто изумительно. И никто не тыкал пальцами, не фотографировал, не прикрывал детям глаза и тому подобное.

Он сел за стол, испытывая безадресную благодарность. Импульсивно схватил сэндвич и впился в него зубами. День обещал быть отличным. И сэндвич прожарился в самый раз. Он уже собирался выходить, но взял чашку и отпил большой глоток из неё. В тот же миг он осознал две вещи: во-первых, колба в кофейной машине всё ещё полная, а во-вторых, на столе стоит открытая канистра гидравлической жидкости с добавкой дисульфирама.

Перевод © корпорация Seven Crafts