Когда прилетел десантный корабль, Джеб и я уже считали секунды до нашей смерти — если уже не от сил вторжения, то от наших людей, некоторые из которых поклялись умереть сами и забрать с собой остальных, как захватчиков, так и предателей. Изменники, очевидно, были не склонны умирать, предпочитая надеть хомут калдари.

Но десантный корабль приземлился, сравнивая своей массой все неровности на поле, и, как только открылись люки и навстречу нам вышла армия, — солнце отражалось от их металлических щитков, и пыль собиралась в облако от их поступи — никто особенно-то в бой и не кинулся.

Джеб и я всё ещё находились в укрытии — хотя это, практически, и не выглядело укрытием, так как нужно было бежать в горы, чтобы укрыться нормально — и наблюдали, как калдарские войска маршируют туда-сюда. Складывалось впечатление, что они воспринимают ситуацию не так серьёзно, как мы.

Мы ждали выстрелов, но не дождались. Несколько человек безумно помчались к войскам, вооружённые чем попало. Я не знаю, приказали ли калдарским войскам не открывать огонь, или они просто были настолько дисциплинированы, но последнее, оставшееся от мятежников, что я увидел — быстро удаляющееся облако пыли. Их окутала армия, они были разоружены и арестованы. Некоторых оставили лежать на земле, надев на них наручники и обездвижив; остальных, разъярённых и непокорных, отнесли к ближайшим кустам и просто там оставили. Самая большая атака, которую они против нас предприняли — завязали рот тем пленникам, которые слишком громко вопили. И от этого мне полегчало даже больше, чем калдарским войскам. Нет ничего более невыносимого, чем вопящий мятежник, который не может сделать ничего, кроме как нахально ругаться.

Джеб спросил меня шёпотом, проиграли ли мы. И я не знал, что ему ответить. Часть меня — мятежная, я полагаю, хотя она себя таковой и не чувствовала — хотела сказать «да». Другая, более благоразумная, подозревала, что мы можем получить в свои руки новый мир.

Мы были заброшенной колонией Галлентской Федерации, основанной столько времени назад, что даже наши записи не охватывали всю историю её существования. Наши лидеры утверждали, что мы здесь живём очень долго. Правдой было то, что мы, кажется, вели дрянной учёт.

Для большинства из нас жизнь здесь была не самой лёгкой. Ресурсов всегда было недостаточно, а то немногое, что мы восполняли, строго контролировалось нашей местной властью. Мы немного торговали с соседними планетами, однако, большая часть торговли сосредоточилась внутри колонии. Боязнь нашего правительства стать зависимыми от остального мира привела к непомерному налогообложению на всю внешнюю торговлю, и большая часть населения, хоть и неохотно, но поддерживала такую политику. На самом деле, мы учились не желать того, чего мы не можем легко получить. Мы были закрытой системой — сложносоставной и трудной для понимания — с несметным количеством монополий, фаворитизма, закулисных дел и кумовства. Мы даже сами себя убедили, что это единственный способ нормально управлять планетой, и гордились этим, как будто наша коррумпированность символизировала нашу независимость.

Фракционные войны застали нас врасплох. Темными ночами мы смотрели на звёзды, видя как одни из них движутся с огромной скоростью, а другие сгорают в огне. Это были капсулиры, — их я никогда не видел в живую, только слышал многочисленные истории — участвующие в сражениях, которые я даже и не мог себе вообразить. Это была борьба за территории, к которым, что меня изумило, относится и наша колония.

Мы не привыкли к тому, чтобы быть объектом чьих-то планов, теми, за кого кто-то сражается с такой свирепостью. Будут появляться сообщения об успехе галлентов, завоеваниях галлентов и доминировании Галлентского Флота, что раздражает нас ещё больше: мы не дураки, и, даже самые пылко настроенные националисты из наших рядов хорошо понимают, что мы, галленты, со всеми нашими силами, не бросали бы их все на сражения внутри галлентских систем, которые и так нам принадлежат, если бы находились на пути к победе.

В конечном счёте, поток потихоньку иссяк, и мы начали говорить всё тише. А немного позже появились калдари.

Самый высокий эшелон галлентского правительства в нашей колонии был замкнутой элитарной единицей. Ни я, ни Джеб, ни любой другой человек, даже никогда и не надеялись туда попасть. Самое большое, на что мы могли рассчитывать — индивидуальные награды за хорошо оказанные услуги: льготы и премии, в качестве смазки для наших постоянно вращающихся колёс. Очевидно, что это была не идеальная система, и, конечно же, несправедливая, но она работала. Мы могли идти вдоль этой линии так долго, пока чувствовали, что она оправдывает себя, и она была, по крайней мере, терпимой для нас.

Тем не менее, для плохого мира это была плохая система, и, когда появились калдари, я чувствовал себя предателем, ведь в своём сердце я приветствовал их. Если бы мы были на их месте, мы бы пришли с рёвом и пулями, но они вошли быстро и эффективно, самым простым ударом обезглавив наше больное тело.

Мы конечно же возражали, некоторые из нас — более злобно, чем остальные. Но мы делали это со знанием того, что наши голоса ничего не изменят. То, что галленты теперь подчиняются чужим правилам, совершенно расстраивало, но мы были людьми из коррумпированной заброшенной колонии. По крайней мере, для меня это было виноватым облегчением, выраженным надеждой, что новое правительство могло бы привнести что-нибудь вроде равенства и свободы выбора. Может быть глубоко внутри Федерации кто-нибудь и любил своё правительство, и был более мотивирован сопротивляться захватчикам, но здесь единственной вещью, которая делала нас галлентами, были галлентские флаги на правительственных зданиях, а невысказанная политика заключалась в том, что независимость — это когда каждый только за себя.

Новая власть пришла. Наши жизни текли чередом. У Джеба и меня остались те же самые рабочие места, с теми же самыми начальниками и теми же самыми обязанностями, а по ночам мы мечтали о том же самом — богатстве и перспективах. На то, чтобы всё утряслось, потребовалось время, но, в конечном итоге, всё успокоилось: протесты кончились, люди продолжали трудиться за свою зарплату, а любого, кто попытался своими силами свергнуть систему, либо заключили в тюрьму, — причем без каких либо дурных последствий, и обращались с ними нормально — либо просто проигнорировали.

И, к моему безмолвному разочарованию, калдари — эффективные, дисциплинированные, непреклонные калдари — начали всё выворачивать.

Первая их ошибка была в объявлении новой должности губернатора. Галленты привыкли иметь голос, хотя он и бывает часто проигнорирован. Наш новый губернатор, калдарский дипломат, который, вероятно, имел опыт управления калдарскими колониями, был назначен сразу же после того, как прибыл со своей командой на планету. Местные передачи сообщали о его компетенции и подразумевали, что он приведёт нас к светлому будущему, но умалчивали о деталях его позиции: как долго он будет управлять нами, какова степень его полномочий, и какие конкретно изменения нам предстоят. Нехватка информации, вкупе с полным отсутствием интереса в вовлечении местного населения в события, сделала больше для подавления назревавшего восстания, чем грубая агрессия. Мы осознали своё бессилие в тот момент, когда высадилась армия, но это знание было связано с тем, что мы видели серебряные армии, идущие к нам. Всё это сулило нам другое будущее и подразумевало, что с этого момента наши жизни изменятся, подвергнувшись прихоти неизвестной, непостижимой силы.

Всё, что они должны были сделать — просто выслушать нас. Спросили бы наше мнение, притворились, что внимательно слушают: всё пошло бы гораздо лучше. Вместо этого они обрекли себя на управление массами, которые уже не верят в своё будущее и не видят причин помогать своим властителям.

Таким образом всё и шло. Флот, вероятно, победил, но бюрократия на пути во власть споткнулась. Боги знали, что наши старые устои были не безупречны, но мы по крайней мере привыкли к их недостаткам. Затем пришли калдари и сделали худшую вещь из возможных: вызвали изменения, но убили надежду, что эти изменения ведут к лучшему.

Джеб и я пристально следили за новой властью. Мы читали протоколы заседаний, вежливо разговаривали с её представителями и держали язык за зубами, впитывая всю информацию, которую можно было получить.

Чем больше мы узнавали, тем яснее нам становилось, что калдари не настолько отказались от меритократии, насколько они об этом говорили.

Ошибкой нашего нового губернатора стало то, что он не совсем хорошо вписывался во всё это, непосредственно наблюдая за каждым следующим за вторжением процессом. Его люди были такими же коррумпированными, как и старая власть, но у них не было ни личных связей, ни глубокого понимания жизни колонии, чтобы сделать пересадку кожи, которая не отторгнется нашим обществом.

Галлент внутри меня победил.

Я следил за всем, видел несметное количество проблем, и записывал способы их решения. Моя работа, как методиста низкого уровня, давала мне возможность путешествовать. И я эту возможность использовал по максимуму. Я не задавал вопросы о работе, или о чём-нибудь ещё, что могло навлечь на меня подозрения, но в тот момент я и не делал ничего, что могло быть подозрительно. Всё, чем я занимался — просил людей рассказать о себе. В конечном итоге, разговор шёл дальше, перетекая на работу, и большинство людей были счастливы рассказать о заблуждениях, которые можно было бы исправить, поскольку люди имеют тенденцию быть разговорчивыми с теми, кого они считают таким же бессильным, как и они.

Это заняло много недель, а единственным человеком, которому я доверился, был Джеб, который, казалось, соглашался с большей частью моих мыслей. Долгие, бессонные ночи планирования, долгие дни в осторожных поисках правильных людей для разговоров, правильные щели в броне, в которые можно ввинтиться.

В конечном счёте, звонок прозвенел. Губернатор и большая часть его команды должны были быть заменены. Как они сказали, колония стабилизировалась, и теперь можно заменить часть управляющей власти на местных жителей. Всё было верно. Не упоминалось только то, что за время пребывания у власти нового губернатора, его постоянно преследовали неудачи. Им пренебрегали.

Имена были названы. Меня повысили. Затем ещё. И потом часто повышали — завоёванные мной голоса возносили меня наверх.

Я ещё не на самой вершине — верхушка принадлежит калдари — но я достиг одного из самых высоких положений, которое только может получить галлент в этой колонии. Джеб находится чуть ниже меня.

Это было странное время. Оно преподало мне больше, чем я хотел бы знать в плане того, как это место управляется. И я узнал, что такая лабиринтообразная задача сводится, в сущности, к дёрганью за ниточки.

Меритократия — реальная, замечательная вещь. Это то, что мы всегда хотели. Деятельность имеет значение. Если вы способны хорошо делать свою работу, вы будете вознаграждены; если нет — вас отодвинут, чтобы это делал кто-нибудь более способный. Это утилитаризм, который, по справедливости, должен был возникнуть у галлентов. То, что этого не произошло, проявляясь вместо этого в кипении по поводу корпоративности калдарского мира, является свидетельством их умения приспособляться, и очень сильно дискредитирует нас.

И в этом мире они позволяют нам творить. Я не могу им помочь, но удивляюсь тому наследию Тибуса Хетта, командующего Калдарским Государством, его поискам способов уничтожить Галлентскую Федерацию. Всё это не развивается. Сколько их есть сейчас, столько же их и было вчера, и позавчера.

Колония управляется лучше, чем когда-либо. Теперь люди не будут терпеть что-нибудь другое. Любому, кто не в состоянии служить меритократии и своим людям в той мере, которая требуется, нельзя позволить преграждать дорогу другим.

Победило то, что может служить образцом. Я знал Джеба с самого детства.

Так они и поворачивают нас друг против друга. И я не знаю, как я теперь могу быть галлентом.

Перевод © Heritor