Наверное, я так и не узнаю, кто из нас был предателем: старик, чью жизнь я сломал, или я сам.

Мы вошли в кабинет. Я не мог понять, почему все так спешили сюда, ведь те же самые люди обычно не могли дождаться, когда уже можно будет свалить.

Мистер Кромвель зашёл чуть позже. Бóльшая часть учителей остаётся в своих классах во время перемен, охраняя их, как свои маленькие цитадели знаний, но Кромвель радуется любой возможности куда-нибудь уйти. Наверное, он курит, но не суть. Ученики его по-настоящему уважают, считают, что он превосходит нас в лени и отсутствии хоть какого-либо интереса к учёбе, и поэтому некоторым даже кажется, что он один из нас — этакий подросток, который насильно попал во взрослый мир, хотя и отчаянно этому сопротивлялся. По-моему, это всё чушь. Мы ему не нравимся, вот и всё.

Мы должны изучать основы древней истории Государства Калдари, и в этом есть капля иронии, ведь прямо сейчас мы с ними воюем. Я думал, что сразу после начала войны этот курс просто уберут, но, видимо, Министерство образования Галленте гордится тем, что не прогибается под правительство и их сиюминутные интересы. Это как сказать: "Здание решило не прогибаться под бомбу, спрятанную в своём подвале". Но так уж получилось.

Кромвель всегда был слишком эксцентричным. Он вошёл в класс, от него сильно пахло мятой. Он поставил свою гигантскую кружку с кофе на стол. Класс выглядел особенно старомодно — похоже, что большинству учителей истории так нравилось — но мистер Кромвель явно решил поддаться современности, принеся с собой эту кружку — одну из тех кружек с подогревом и фильтром, которые держат кофе идеально свежим.

— Ладно, — сказал он классу, когда все уже сели, — давайте начинать. У нас не так много времени.

Он щёлкнул по терминалу, встроенному в свой стол, и в комнате воцарился полумрак, который, можно сказать, уравновешивало мерцание мониторов учеников.

— Что у нас тут? — сказал он себе под нос, — Ах, да. Сейчас.

Он отвёл взгляд от экрана и посмотрел прямо на нас. Он преподавал этот предмет дольше, чем я живу на этом свете, и можно было видеть, как он постепенно входит в рабочий режим и начинает идти по до боли знакомому тексту..

— Восстание Катура произошло, дайте-ка посмотреть, ровно 200 лет назад, когда образовалась Империя Раата, и закончилось два года спустя, то есть это 17670 год или 72 год нашей эры. Если спросите меня, какой это год в по современному стандартному летоисчислению, я выкину вас из окна. Мирный договор, который они в итоге подписали, был заключён в знаменитом зале...

Он остановился, быстро глянул на свой экран, чтобы проверить, что говорит всё как обычно — каждый раз, когда старый учитель так делает, я представляю, как старик поднимается по лестнице, опираясь на перила — но когда он увидел, что написано на экране, он фыркнул и замер.

— Не могу поверить, — сказал он.

Двадцать пар ушей навострились.

— Они поменяли текст. Опять. Да ради всего святого...ладно. Смотрите, — сказал он нам, и в его голосе слышалась злоба, как будто это мы виноваты в том, что его раздражало, — может, новейшая история намылила свой зад и с нетерпением ждёт прихода агентов пропаганды, но древняя история обычно и не заслуживает внимания секретной полиции. Это потому, если вам интересно узнать, потому, что мы учили её так долго, что она навсегда осела в головах нынешних взрослых. И оказывается, что непрекращающиеся потоки лжи в вечерних новостях раздражают их куда меньше, чем то, что кто-то подменяет исторические факты, которые сейчас учат уже их дети. Наверное, уроки истории занимают важную часть в детстве любого человека, так что примите мои искренние сочувствие и сожаление. Да будет так! Пожалуйста, не обращайте внимания на текст на экранах. Договор был подписан мирно, все вели себя как джентельмены, насколько это позволяли обстоятельства. Его условия не были "бесчеловечны", как написано в тексте, и не было никаких "массовых" потерь одной из сторон. Да, кое-кто умер от голода, но не потому что у властей не было денег или реальной возможности на что-то повлиять, просто враги выжигали всё на своём пути. Вы узнаете, что это очень распространённый способ ведения войн во всём Новом Эдеме.

Он замолчал и начал читать текст про себя, тихо говоря: "Боже...вы серьёзно?" В итоге он посмотрел на нас и сказал:

— Это называется "заряженый язык". Нет, не "эмоционально заряженый", тут явно держали заряженный пистолет у головы того, кто это всё писал, если вы спросите меня.

Он остановился, провёл пальцами по терминалу, как родитель, который гладит своего раненого ребёнка.

— Историю изменить нельзя, но можно слегка менять тон рассказа, — добавил он с горечью в голосе, — Но мы над этим поработаем. Перерыв на две минуты, пусть ваши нежные мозги отдохнут. Я загружу дополнительные материалы из своей коллекции.

Раздался общий сдавленный вздох, кто-то прошептал: "Ещё тексты? Только не это". Но Кромвель это проигнорировал. Я тоже. Я начинал по-настоящему злиться.

Злиться из-за происходящего, даже из-за того, как он сейчас работал с терминалом. Как и во всём, что он делал, тут чувствовалась его глубокая любовь к старой истории, а не к той её версии, которую учитель должен рассказывать своим ученикам.

Есть люди, чьё желание бороться против системы на деле является простым выражением какой-то глубокой любви в перемешку с врождённым цинизмом. Начинает казаться, что они хотят тебе самого лучшего в этом мире, который катится в пропасть...и это при том, что они свято уверены, что твой идиотизм — это одна из вещей, которая усугубляет всю ситуацию. Им не пофиг на тебя, даже несмотря на твои серьёзные недостатки. Можно сказать, что это единственный вид настоящей любви. Но в своей ярости я видел его только как пустую оболочку: серую, не способную на такую любовь.

Я даже не заметил, как поднял руку.

Он посмотрел на меня и сказал: "Да?" Он не назвал меня по имени, просто сказал: "Да".

— Нам точно стоит отходить от материала?

— Будет более чем хорошо, если вы расширите границы своего скромного разума.

По классу прокатилось хихикание.

— Но всех учат именно по этим текстам...

— Послушайте. История Калдари так же стара, как и наша, и в ней они обычно проявляют себя куда более честными людьми. Обновив учебники и назвав их "варварами", мы оскорбили не только их древнюю культуру, но и такое понятие, как "честный взгляд на мир". И кстати, мои маленькие пустоголовые ребятишки, то же самое можно сказать и про другие империи. В некоторых учебниках, которые вы, конечно, не увидите на этих уроках, сказано, что амарры — всего лишь кучка религиозных фанатиков, одержимых идеей рабства, монстры, рвущиеся к богатству во имя какого-то глупого приведения. На деле, амарры — крайне духовная и совсем непонятая группа людей, которые пытаются улучшить этот мир способами, которые мы, галленты, не можем правильно оценить. То, что как правило у них всё выходит криво, и то, что у них худший PR-менеджмент в истории галактики, это отдельный разговор. Это, это, именно это, — сказал он, уже обращаясь именно ко мне, выделяя каждое слово, как будто нанося удары молотом, — именно это мне нужно вбить вам в голову до того, как я выпущу вас в реальный мир. Думайте сами. Что с нами будет, если вы не сможете научиться делать даже это?

Я нахмурился и сказал:

— И мы научимся думать сами, слушая вашу собственную интерпретацию прошлого?

Он открыл рот, чтобы ответить, я открыл свой, чтобы перебить, но тут спокойный голос с задних парт перебил нас обоих, как камень, брошенный в туман. Он сказал довольно вежливо:

— Почему мы вообще спорим?

Это был Ширан Кайл, один из лучших учеников в классе, если не во всей школе. Он всегда активно работал, говорил мягко и абсолютно вежливо. Его окружал нимб истинной гениальности, которые обычно видишь вокруг людей, которым точно суждено добиться чего-то в этой жизни. Он тоже был из джин-мей.

Мистер Кромвель всё так же смотрел ровно перед собой. Он лишь повернул свою голову, как каменная статуя, пока его глаза не нашли Ширана.

Со смелостью солдата, умирающего на поле боя, Ширан показал на экран и сказал:

— Это то, чему сейчас учат. Это то, что должны учить мы. Это то, что я должен учить на этих уроках. Я бы хотел учить это, мистер Кромвель.

— Если вы, мистер Кайл, думаете, что калдари надо задним числом смешать с грязью, то это ваше право. Упаси меня бог спорить о заслугах цивилизаций с школьником.

— Я был бы рад изучать это на дополнительных...

— Не в этом суть, мистер Кайл, — сказал учитель, на его лица была злая ухмылка, — Суть в том, что вы здесь, чтобы учиться, учить историю, и, как часто говорят, учиться на её ошибках, если мы смеем надеяться избежать их в эти непростые времена. Если мы раскрасим калдари самыми тёмными красками, мы превратим их в грубые карикатуры, которые не достойны нашего сочувствия или понимания. Поверьте, во время во войны, не стоит иметь такого отношения к врагу.

— Мистер Кромвель, — сказал Ширан с отвагой, которая удивила даже меня, — я бы решил, что во время войны это как раз лучшее отношение к врагу.

— Слушай, у ваших была возможность, и вы её продули, — сказал ему учитель, — Может, вам кажется, что калдари должны поступить так же, как и вы, и просто сдаться перед мощью непобедимой Федерации Галленте.

Это было страшное оскорбление предкам Ширана, он собрался что-то возразить, но Кромвель просто заткнул его, сказав:

— Хватит придираться к тем, кто решился сражаться! А теперь, все по местам. Эти книги не обновляли давно, так что мы сможем продолжить урок в том виде, как я хочу.

Он посмотрел на меня ещё раз и переключился на свои книги.

Я должен был сказать что-то типа: "Я устал от него, от того, как он издевается над остальными, прикрываясь историей. Никто другой не учит так агрессивно. И как можно верить его словам, какими бы соблазнительными они не были, если нельзя верить ему самому? Может, у него и были проблемы с министерством образования, но он преподаёт своё видение истории, которое он формировал в собственной голове все эти годы...вместо того, чтобы придерживаться общей точки зрения. И своими издёвками он вбивает в нас это же мышление. Любой, кто смеет думать иначе, видимо, заслуживает только презрения."

Я не сказал ничего, урок спокойно прошёл до звонка.

После, когда я говорил с одноклассниками, я узнал, что некоторым понравилась его полупартизанская идея ведения занятий — это были те же, кто в принципе ему симпатизировал — но другие начинали его почти ненавидеть. Это показалось странным и не особо приятным, но я серьёзно подумал, что мне стоило присоединиться к его фанатам, ведь всегда приятно чувствовать, что на твоей стороне правда, а не правда по версии властей, приятно, когда с тобой повстанцы и настоящие герои, которых мир пытается заставить молчать.

Но на самом деле, нам пересказали лишь интерпретацию правды по версии одного человека. И как бы он не пытался внушить нам смелость, его попытки защитить историю умаляло его поведение на уроках, где он учил нас ценностям тирании.

Я колебался, я понимал, что очень хочу его подставить, сказать что-то, что навсегда уберёт его из моего мира.

Когда он прошёл мимо, я подошёл сзади и тихо сказал:

— Мистер Кромвель?

Он не остановился, но сбавил шаг, чтобы я мог его догнать.

— Что такое?

— Кто тогда хорошие ребята в этом конфликте? — спросил я.

Это был опасный вопрос, и он это знал. Я так хотел, чтобы он дал неправильный ответ, но он только сказал: "Люди есть люди, с хорошими и плохими качествами. Хорошие люди могут делать ужасные вещи, плохие люди могут творить чудеса".

Он ушёл, я не стал его догонять.

В моей голове появилась идея, но я не знал, стоит ли это делать. Поэтому я пошёл за Кромвелем до учительской, надеясь, что я смогу с ним немного поговорить и решить, стоит ли претворять её в жизнь.

Когда я пришёл туда, дверь была приоткрыта, так что я остался снаружи и слушал. Кромвель говорил со своим коллегой об уроке, я услышал, как он сказал:

— Я думаю об этой работе как о благотворительности, правда.

— Вот как? — спросил другой человек.

— Если я не подниму их IQ хоть на пару пунктов, в итоге они могут забыть, как надо дышать.

Камни в туман. Опять камни в туман.

Я не колебался ни секунды. Я ушёл и поехал в город, прогуляв остальные уроки.

Я поговорил с властям в одном из учреждений, которые открыл Мента Блак, рассказал, что мой учитель отошёл от политически чувствительного учебного плана, что можно было легко подтвердить. И ещё я соврал, когда сказал, что на вопрос о том, кто хорошие ребята, Кромвель без запинки ответил: "Калдари".

На следующее утро мистер Кромвель не пришёл на работу.

Перевод © Maaloc